Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1 - Лев Гомолицкий

204

На травах огненных земного ложаопустошенный, оголенный лежа,совлекшийся одежд, веков, религий,

израненный колючими стеблями,весь раскаленный солнцем и ветрами,расплавленными в огненном эфире,

я как бы слышал отзвуки глухие,обрывки возгласа напевного из книги,Богами распеваемой на пире...

И с этих пор их звуки унеслимой дух – внемли, мой смертный слух!– с земли.Во сне по рощам облачным блуждаю,оттуда вижу в дымке Гималаи –огромный стол божественных пиров.За ним гиганты в образе Богов.Я узнаю в волнении оттудаих облики: один, с улыбкой,– Будда,он Иисусу книгу подаетраскрытую, ее читает тот,поет, раскачиваясь, заложив страницу.За ним – нагнувшись, гладит голубицувесь знойный Кришна, дальше – Ляотсе,седой младенец, но внимают всеего смиренному молчанью. Различаюя даже дымный силуэт Шаддаяв конце стола. Священный ароматв мой сон восходит, в мой духовный сад.Курятся мудростью нетленной Гималаи...

205

Закинув голову, ресницы опустив,–да, тяжкие, как все века, ресницы,–сквозь звездных бездн вскипающий приливпытаюсь вспомнить человечьи лица.

Я забываю даже именаих мудростей, ошибок... их столетий.

Вы любите сидеть в саду, когдаиграют возле на дорожках дети?

И я, вникая, чувствую ее,великую, хотя о малых, радостьсмотреть на их борьбу и торжествои заблуждений горечь или сладость.

И я бы, веселясь, их малых лон,голов касался, разрушая стенывремен, когда бы неподвижный сонне приковал мои в пространстве члены.

206

Вдыхая солнца золотистый прахони лежат, пасясь на берегах,богов потомки – горды, кругороги,какими чтил их нынешний феллах.

Их льется кровь на бойнях, зной дорогиих выменем натруженным пропах,но царственны и милостивы – богив движениях замедленных, в делах –

они жуют земное пламя – травы(земля горит зеленою травой),пьют воздух, головы закинув, голубой,–

чтоб, претворив в себя дыханье славы,нас причащать нетленного собой –молочной жертвой,– жертвою кровавой.

207

О камни, солнцем раскаленные, в вас многотоски по дымным первобытным дням,когда подобны были вы огням:

в творенья час, там, в дуновеньи Бога,в мир открывая облачную дверь,гремя из тьмы сверкали... а теперь –

лежите вы покорно под ногами,лицо вам стершими, и мир уже над вамиколесами скрежещет и гремит,

и солнце, усмиренное в эфире,уже не пляшет, как на древнем пире,–в ярме у времени под свист бича спешит

по циферблату дней благополучныхнад тишиной полей, хлебами тучных,где серп кровавый осенью звучит.

Но накаляясь в золоте зенита,смирением источенные плиты,травой из трещин пламенно дыша,лучитесь мудрой теплотой и ласкойна всех бездомных, жмущихся, с опаскойступающих, растоптанных, несытых,

кому опасны имя и душа.1924-1934

ДОМ

208

К стеклу вплотную подошла луна.Плечо к плечу, бедро к бедру без сналицом в подушку мы с тобой лежим.Вся наша жизньлунойосвещена.

Жена моя, почти всю ночь не спим,и вспышки слов и мыслей легкий дымнад нами: тень, дыхание, волна:сквозь лунныевоздушныеследы.

Из тьмы ночной иная тьма сейчасвозникнет: сон, и немотою насбесчувственной разделит.Называемеще друг друга шопотом,вдыхаемволос и кожи запах золотой:любовный мед, сгущенный тишиной.Но дышат ребра, мерно округляясь.Наш час роднойплывет,дрожа, качаясь,надбезднойсна...

Наш чай безоблачный,который пьем,размешивая с утренним лучом,над тенью уличной бездонной щели,и за окном, на камне городскомнапоминанье:голос птиц и ели.И белая тяжелая луна,плывущая над пустотою сна,касаясь краем каменным постели,и в непрозрачной пустоте окнапрозрачные безвесные недели...О, наш воздушный,нашнепрочный дом,где между дверью, зеркалом, окном,ломая руки, бродит жизнь со страхом,стоит в окне, боясь взглянуть назад...и где идет вдоль стенбесшумным взмахомнелиственный недвижный листопад.

209

Не научившись быть вполне земным,я не умею быть еще жестоким.Мои словаоглушены высоким,неуловимым, тающим, как дым.На этот кров,наш тесный шаткий домне ринутся слова мои обвалом:хотят светить прозрачнящим огнем,возвышеннымв униженном и малом.Горевшее то тускло,то светло,косноязычное от сновиденийтело,ты никогда справляться не умелос тем, что в тебе клубилось и росло.

210

С нечеловеческим тупым расчетомстучать лопатой о песок замерзший,стучать лопатой о чужую землю,чтоб выбить из нее скупое правона ночь бессонную –на утомленный день,от голода, отчаянья, надеждыпронзенный мелкой ненасытнойдрожью...

И вот,блуждая в пустоте изгнанья,впадающей в пустыню мировую,я ощутил великое томленье,необоримую тоску – тоску усталыхпо благостному дню отдохновенья.

Так бегства первый вынужденный шагна борт спасительный чужого кораблястал бегством духа из всемирной стужик бесславному блаженству очага,в домашнее натопленное небо.

Пусть говорят, что не из скудных крошекслучайного и черствого даяньянасыпана походная землянкаскитальческой и безымянной жизни,что из высоких музыкальных мыслейвозведено таинственное зданье,в котором Дух великий обитает –ДОМ,буквами написанный большими.

Адам, скиталец бесприютный – тело,о, как же чает это прозябаньепростого деревянного уюта,который ветер ледяной обходит,–написанного с маленького д,пусть шаткого, пусть временногодома.1933

211

Эмигрантская поэма

О вы, летучие листы!Что бурей сорванные птицы!Мететесь в шумные портыи европейские столицы.Что им до ваших крыл – и такземля в разливах душ и кликах! –до ваших трой или итак,крушений, подвигов великих.И только новый одиссейзанять бы мог рассказом длиннымо древних ужасах морей,о поднебесии пустынном,мечтах под грузом портовымв Марселе, Фриско, Санта Лючьи,о царской гордости своимвеликим неблагополучьем.Средь возмущений и речей,опять колеблющих народы,–о новой мудрости своейбезмолвной мысленной свободы.

1

Все богоделанно в природе:богорасленные сады,плакущей ивой в огородеукрыты нищие гряды;мироискательные водыу пастбищ мирное гремят;кровосмесительные годыотходят дымом на закат;звуча, распевен полноречнометал-ла глас, глагол – луча.И человеку снова вечнов дороге пыльной у ключа.

Как можно было в этом мирекровописать, слезонеметь,где в среброоблачной порфирелуны яснеющая медьнад ночью черною блистает;где белокрылые садыметелью летнею слетаютв обвороженные пруды;где златоогненная благостьвеликолепствует и жжет,где загорает смугло нагость:блаженный в праздности народ!

В веках таинственней, чудеснейсамозабвенный мир твердитвсе те же пьянственные песни,сильнее возгласов обид.И самовидец дней жестоких,былинки тростью шевеля,блуждает в мире долуокихи видит в первый раз: земля!Неисследима коловратностьбезумных лет. Где явь? где сон?И на судеб земных превратность,очнувшись, жалуется он.

Вот между белыми камнямилучами высушенных плитзеленой ящерицы пламяиз трещин пористых сквозит.Спешит согреться и не слышитударов трости над собой:так мелко, задыхаясь, дышит,вкушая каменный покой...И узнает в себе он этунечеловеческую страсть:к окаменяющему свету,дыханьем только став, припасть.

2