Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин

вам напомню. Закончился весь этот цирк Крымской войной, поражением в ней, самоубийством Николая I, сменой правительственного курса!»

Про Крымскую войну я помню, у меня имеется собственный взгляд на эту войну. О ней мы, с вашего позволения, поговорим на одном из следующих чтений. А сейчас на нашем календаре – 4 декабря 1832 года. И вот только что сейчас Баратынский написал на наших глазах совершенно бессмертное стихотворение «На смерть Гëте», Лермонтов – «Ангела», Пушкин – «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы». И даже мы смогли с вами наблюдать, как Тютчев пишет без помарок: «Оратор римский говорил…»

Наверное, мой остроумный, но отходчивый читатель улыбнется на эти слова и махнет рукой. «Ладно, продолжайте… – скажет он беззлобно. – Но не очень-то увлекайтесь! В современных условиях смешно даже вспоминать про уваровскую триаду, потому что самодержавия в России давно нет – есть убогая “российская федерация”, которая не сегодня-завтра совсем развалится: на то она, собственно говоря, и выдумана».

Не знаю, может быть. Нам кажется, что самодержавия в России нет, а врагам России кажется, что «в этой стране» чересчур даже много самодержавия. Они всё пишут про «зловещую неподвижность» русской истории, про «парадигму несвободы», «реторту рабства», «зловещий имперский инстинкт» и тому подобные восхитительные по своему внутреннему достоинству вещи, которых мы в окружающей нас действительности да и в самих себе давно уже не замечаем! Так может быть им виднее – со стороны-то? Не знаю… В самом деле, не знаю.

В конце концов, тема моей книги – прошлое и настоящее русской поэзии, а не будущее Российской Федерации. А что такое русская поэзия? Один из атрибутов русской народности, в конечном счете – малая часть того целого, которое описывает с исчерпывающей полнотой триада графа Сергея Семеновича Уварова.

Рассмотрим по этому случаю несколько примеров, иллюстрирующих присутствие уваровской триады в русской поэзии XX века, показывающих, как отражается в части – целое.

Вспомним для начала знаменитое стихотворение Георгия Иванова, написанное в 1930 году:

Хорошо, что нет Царя.

Хорошо, что нет России.

Хорошо, что Бога нет…

Обычно в этих стихах усматривают «нигилизм», в лучшем случае – «беспросветное отчаяние» поэта, утратившего родину. В действительности же здесь устанавливается с аптекарской точностью (но устанавливается, конечно, через отрицание, «апофатически») неразрывная связь трех членов триады. Хоть кого-нибудь из Трех пожалеет душа, сердце сожмется, – и тотчас остальные Два подойдут и невидимо станут рядом.

Примечательно, что тот же Георгий Иванов в стихах, написанных в 1956 году, когда в Стране Советов, победившей во второй мировой войне и готовящейся запустить на орбиту первый спутник, Бог и Царь были прочно забыты или, как тогда принято было выражаться, «выброшены на свалку истории», обретает последнюю надежду в том, что в этом чужом и жутком государстве, где уже «нету Петербурга, Киева, Москвы», где уже «нету даже дорогих могил», —

там остался русский человек.

Русский он по сердцу, русский по уму,

Если я с ним встречусь, я его пойму…

Последний член уваровской триады – самый важный для нас. Он впрямую от нас зависит, он из наших жизней состоит, он нашими глазами смотрит на недружелюбный мир и нашей кожей с ним соприкасается.

Бога нужно найти. Царя нужно заслужить. Русский человек, если он по уму и по сердцу – русский, способен это совершить. Он сможет преодолеть двойной разлом 1917 года, он сможет вытащить свою страну из октябрьского мрака, из февральской грязи. Он справится, если он захочет… Захочет ли он? От решения этого вопроса зависит наше будущее.

Рассмотрим напоследок две строчки Рубцова:

Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,

Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей…

Мы замечаем, что на рубеже 60-70-х годов XX века один из виднейших на тот момент представителей русской Народности, отрекаясь на словах от Самодержавия, поворачивается лицом к Православию… Конечно, Рубцов в этом случае немного лукавит: из самой тональности его стихов видно, что и растоптанной царской короны поэту смертельно жаль… Но нельзя же иметь все сразу! Полной триады попросту не пропустят в печать – и именно из-за Самодержавия. Протиснем пока что «белые церкви» сквозь рогатки цензуры – и то неплохо, и то хлеб… В 60-е годы прошлого столетия многим русским умам (и не самым слабым, надо сказать) хотелось верить в то, что большевистское самодержавие откажется со временем от примитивной и тухлой марксистской идеологии, перестанет душить Церковь и сделается просто – народной властью. И станет эта власть пасти и сохранять русский народ (наряду, конечно, с болгарским, монгольским, эфиопским, кубинским и прочими там братскими народами) на зависть остальному миру!.. Пустая то была вера. Совсем пустая.

Заканчиваем наш разговор о бытовании уваровской триады в русской (советской) поэзии XX века. В будущем мы сможем не раз к этой теме возвратиться, полюбоваться на то, как отражается, как играет малое в целом.

Займемся вопросом более частным, но тоже довольно интересным: поговорим о том, как встречаются и расходятся, как иногда сталкиваются лбами, как вообще взаимодействуют на просторах мировой истории Поэт и Царь. Действительно ли царь – единственный защитник и покровитель свободных искусств в истории? Действительно ли поэт нуждается в покровительстве и защите?

Ответ на эти вопросы не кажется мне трудным. Вспомним ветхозаветного царя Давида, который был поэт и царь в одном лице, вспомним божественного Гомера, большая часть «Одиссеи» которого есть прямой рассказ Одиссея о своих приключениях. (То есть и Одиссей у Гомера – в одном лице царь и рапсод. Так получается у Гомера.) И Тютчев неспроста назвал убийцу Пушкина цареубийцей.

Поэт и Царь изначально – один человек. Книга Бытия сообщает нам, что Адам не только властвовал над Эдемским садом, не только «хранил» его – он еще и «нарекал имена» всем его обитателям. С течением времени первозданная патриархальная простота сошла на нет, жизнь усложнилась, на арену истории выступили два автономных деятеля: специалист-царь и специалист-поэт. Но внутренняя связь двух этих высочайших жизненных призваний вполне очевидна. И просто она сохраняется.

Вспомним ту всестороннюю поддержку, которая была оказана с высоты трона Вергилию и Горацию, Расину и Кальдерону, Державину и Гëте… Где, как не в Мраморном дворце, у двоюродного брата русского царя, нашел понимание и утешение Фет, осмеянный всей прогрессивной печатью, освистанный из всех либеральных подворотен? Каким ремеслом, перчаточным или оружейным, пришлось бы заниматься Шекспиру,