Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин

относились к творчеству Солженицына Хрущев и Брежнев. Не стало КПСС – не стало и Солженицына как мирового писателя.

В современном однополярном мире, в современной рыночной демократии Мольер и Лермонтов должны научиться сочинять тексты для бродвейских мюзиклов – или навсегда заткнуться.

Говорить о значении царской власти я мог бы долго. Но вряд ли мои слова попадут в цель; современный массовый читатель воспитан в такой системе ценностей, в которой слово «царизм» означает нечто безнадежно устарелое, исторически исчерпанное, морально ущербное и экономически неэффективное… Как в прелестном стихотворении Олейникова «…наука доказала, // Что душа не существует, // Что печенка, кости, сало – // Вот что душу образует», так и в глазах современного интеллигентного обывателя «наука доказала», что эпоха Царей для человечества прошла. Вера в историческую исчерпанность царской власти, как и всякая вера, внеразумна. «Научных доказательств» для нее нет и быть не может. Но, в отличие от многих других вер, вера в историческую исчерпанность царской власти поддерживается исподтишка чьей-то могучей волей – анонимной волей, которой никому еще не удалось назвать по имени или поймать за руку. Вот где пригодилась бы теория «мирового заговора»! К сожалению, я не являюсь сторонником этой теории. По моему убеждению, «тайна беззакония» совершается большей частью в наших сердцах и в наших головах, а не в таинственных масонских ложах (хотя и в масонских ложах, конечно же, ничего хорошего нет).

Рассмотрим два случая непостижимой ненависти к самому царскому имени, ярко проявляющейся и в наши дни. Возьмем такой маловажный, казалось бы, вопрос, каковым является вопрос о переименовании улиц наших городов, начавшемся после победы «демократических сил». В моем родном городе, в частности, переименована была улица Гоголя, получившая это великолепное название в 1909 году, когда Россия, нами еще не потерянная, отмечала столетний юбилей писателя, жившего на этой улице, писавшего на ней свои «Петербургские повести». Это название утвердил последний русский царь. В наши дни улице Гоголя с большой помпой возвращено «историческое название Малая Морская». А вот проспекты Александровский и Николаевский, как и Николаевская улица в самом центре города, сохраняют за собой довольно-таки позорные имена Добролюбова, Чернышевского, Марата… Где-тут логика? Неужели какой-то безымянный чиновник, рассмотрев всесторонне заслуги Гоголя и Марата перед Российской Федерацией и городом Санкт-Петербургом», сделал осознанный выбор в пользу последнего? Да нет, конечно. Современному чиновнику Гоголь и Марат, Николай I и Чернышевский одинаково безразличны и, главное, одинаково незнакомы. Какие-то покойники, тени «темного прошлого»… Понятно же, что в этом случае мы столкнулись не с глупостью чиновников, а с действием чьей-то твердой политической воли, считающей что царские имена не должны возвращаться – даже и в названиях улиц бывшей царской столицы. Несвоевременно это. И неправильно. И, может быть, опасно.

Рассмотрим теперь такой первостепенно важный вопрос, каким является вопрос о причинах поражения Белой армии в Гражданской войне. Чего только не пишут по этому поводу современные историки! Каких только решений этой головоломной загадки не предлагают! Между тем, любому ребенку в нашей стране понятно, что единственная причина поражения белых армий заключалась в конечной цели их выступления (бесспорно, героического) – в том знамени, которое они подняли, в той идее, которую смогли они народу предложить. Ну, не захотел русский народ умирать «за повторный созыв Учредительного собрания», то есть приблизительно за повторного Гучкова, повторного Милюкова и повторного Керенского! Русский народ всесторонне ознакомился с этими деятелями в феврале 1917 года и легко их раскусил. Вспомним хотя бы разговор двух умных мужиков, подслушанный Буниным летом 1917 года: «Какие же они правители, когда трем свиньям дерьма не умеют разделить?..», «Прежде великому Богу присягали да великому Государю, а теперь кому? Ваньке?»

Никак нельзя сказать, что народ в октябре 1917 года ошибся в главном. Выбор между Керенским и Лениным в принципе безнадежен. В октябре 1917 года откровенный черт, с рогами и хвостом, оказался ближе народной душе (точнее сказать, показался ей чуть менее мерзким), чем тот же самый черт, одетый в элегантный френч, подкрашенный красноречием и необычайной легкостью в мыслях. Народу в этой ситуации просто нечего было выбирать и нечего было делать. Делать должны были – вожди. Всего-то и нужно было – дать Февральской революции обратный ход, предложить народу выбор между Лениным и Николаем II. Конечно, нужно было опубликовать выводы комиссии Руднева, выявившей полную непричастность Николая Александровича и Александры Федоровны к инкриминируемым им «преступлениям». Конечно, нужно было свалить ответственность за происшедшее на двух-трех политиков, олицетворявших в глазах народа Февральскую революцию, и без долгих разговоров их повесить. Конечно, нужно было объявить широчайшую амнистию для тех, кто купился на февральскую демагогию и совершил на революционной волне тяжкие преступления. И только потом обратиться к народу с внятным для него призывом: «За веру, царя и отечество…» Что бы тогда осталось от большевиков?

Прошу понять меня правильно. Суть моих недоумений относится не к 1917 году. Вполне очевидно, что думские и земские деятели, взрощенные на революционной идеологии, привыкшие засыпать с томом Добролюбова под подушкой, не могли в одну минуту переродиться, не могли даже понять, какую чудовищную глупость они совершили в феврале 1917 года. Запоздалое прозрение посетило большую (и лучшую) часть русской эмиграции лишь в 1922 году… Вполне понятно, почему Корнилов и Деникин, перешедшие на сторону Временного правительства, поверившие (или сделавшие вид, что поверили) в то, что царь и царица были «преступники» и примерно «германские шпионы», так и не смогли найти правильных слов для обращения к народу. Большую часть своих талантов, своей выдающейся энергии эти генералы вынуждены были тратить не на борьбу с армиями Троцкого, а на борьбу с «монархическими настроениями» среди своего же воинства…

Суть моих недоумений относится к 2013 году – к современным историкам, которые, истолковывая вкривь и вкось трагедию Белого движения, словечком даже не обмолвятся о том, что путь спасения был для России широко открыт и что Россию (при абсолютном преобладании в ней крестьянского, монархически настроенного, населения) совсем даже нетрудно было спасти в 1917 году! Почему они все молчат? Не потому ли, что путь, подобный описанному выше, но несравненно более сложный и долгий, перед Россией до сих пор открыт? И говорить на эту тему сегодня – неправильно. Несвоевременно. Может быть, опасно.

Точнейшая формула либерализма, выведенная в свое время Страховым, выглядит просто: «Бога нет, а царя не надо». Приняв однажды эту посылку, человек оказывается в чрезвычайно узкой колее, двигаться по которой можно только в одном направлении, все пункты прибытия на которой известны наперечет.

«Если спасти Россию может только