Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но в разбросанности Случевского есть система.
Тот же Федоров справедливо пишет: «Соединение резко противоположных элементов, совмещение крайностей, стилистическая дисгармония – все это для него органично как способ раскрытия трагизма и внутренней дисгармонии – в сознании и в переживаниях; переходы от одной крайности речи к другой параллельны резким переходам в самом течении мысли, в критической работе сознания».
Повторю еще раз сказанное в начале сегодняшнего разговора.
Случевский мог бы пойти по тому пути, по которому двинулось большинство поэтов ХХ века: мог бы создать ложную авторскую личность, каковая либо закрывает от посторонних глаз расколотость сознания, присущую современному человеку, либо, наоборот, делает на эту расколотость нажим, вовсе не обращая внимания на элементы цельности, которые присутствуют же в сознании любого, самого разболтанного, современного человека.
Хотя в принципе стихи, написанные от ложного авторского лица, Случевский умел сочинять не хуже других поэтов. Иногда он создавал подобные вещи для пробы, и эти именно опыты вызывали у современников сдержанное одобрение. «Мемфисский жрец» вспоминается тут в первую очередь… Если бы Случевский начал в таком роде писать регулярно, то, наверное, смог бы потягаться с Надсоном за место под литературным солнцем. Не двадцать три, конечно, но каких-нибудь восемь переизданий смог бы он в результате иметь…
В таком именно роде Случевский писать не стал; от состязания с Надсоном вежливо уклонился.
Наш поэт приобрел на старости лет кусок земли в Усть-Нарве, присвоил участку имя «Уголок», выстроил дом, развел сад.
Предпоследний стихотворный цикл Случевского «Песни из “Уголка”» – отрадный совершенно стихотворный цикл, в котором Случевский повторяет и закрепляет дачный опыт лучших поэтов прошлого, от Горация до Державина (и предваряет опыт зрелого Пастернака, который был по преимуществу поэт-дачник):
Здесь счастлив я, здесь я свободен, —
Свободен тем, что жизнь прошла,
Что ни к чему теперь не годен,
Что полуслеп…
Счастье возделывать и благоукрашать свой кусок земли до последнего вздоха. Свобода от критиков, важно спорящих между собой, какой оценки, «три с минусом» или «два с плюсом», заслуживают твои стихи. «Друзья, не ссорьтесь из-за меня. Я не ваш, я ушел. Ваши оценки больше не нужны».
Гимн старости, единственный в своем роде.
Зыбь успокоенного моря
Идет по памяти моей…
Я стар. И радостей и горя
Я вызвал много у людей.
Я вызывал их, но невольно,
Я их не мог не вызывать…
Ведь и земле, быть может, больно
Пространства неба рассекать!
А всë же двигаться ей надо…
Мы тоже движемся, летим!
В нас зло смеются силы ада
И горько плачет херувим.
И только изредка мы властны,
Случайно, правда, не всегда,
Бывать к судьбам людей причастны,
Как у машины провода.
Случевский умер от рака желудка в 1904 году, смерть поэта была долгой и мучительной, но все-таки злокачественная опухоль оказала Случевскому благодеяние: вовремя убила его. Случевскому не пришлось пережить гибель старшего сына – лейтенанта русского флота, захлебнувшегося в кровавой цусимской пене.
Был еще у Случевского сын, убитый на Первой мировой войне, были другие родственники.
Но здесь мы должны остановиться, потому что в русской истории был также 1917 год, в который власть над страной захватили люди, имевшие весьма специфические понятия о культуре, но реально поставившие перед собой задачу культурной политикой в стране руководить. Они-то точно знали, кому быть живым и хвалимым, кто должен быть мертв и хулим в русской истории. И они были – волевые ребята. Кожаные куртки, наганы! Они смогли свою задачу решить.
Бунин уже в августе 1922 года осознал:
Уж нет возврата
К тому, чем жили мы когда-то,
Потерь не счесть, не позабыть.
То есть, исправить то, что произошло с Россией после 1917 года, нельзя. Потери слишком велики. Убитые русские люди (то ли семь, то ли двадцать миллионов), изгнанные русские люди (около трех миллионов), неродившиеся русские люди, которые должны же были родиться от убитых то ли двадцати, то ли семи миллионов убитых русских людей… Уничтоженные памятники материальной культуры, которых, как и исчезнувших «в вихре Гражданской войны» людей, больше нет. Их негде взять! Их не вернуть.
Мы обсуждали на прошлых чтениях горестную судьбу архивов Катенина, Баратынского, Фета.
Горше судьба архива Случевского, которого попросту не существует.
Тахо-Годи, лучше других изучившая историю вопроса, рассказывает о том, как сегодня обстоят дела с нашей коллективной памятью о поэте Случевском и о его родных. О вдове поэта Тахо-Годи пишет: «Не знаем мы ни год ее рождения, ни год встречи со Случевским, ни год их брака. <…> Знаем только, что умерла Агния Федоровна во время ленинградской блокады в 1942 году». О любимой дочери Случевского Александре, вывезшей, по мнению некоторых исследователей, архив Случевского в Англию, Тахо-Годи сообщает, что «она еще была жива в середине семидесятых годов, Более точных сведений о ней у нас пока нет».
Что касается усадьбы «Уголок», то она давно сгорела и на ее месте при советской власти был пустырь. Современная эстонская власть что-то на этом пятачке, возможно, выстроила… Одно несомненно: на указанной территории Случевские больше не живут; русской поэзией здесь даже не пахнет.
Вероятно, появятся со временем научные сведения о дочери Случевского Александре Константиновне. Возможно, архив Случевского не весь сгорел в классической постоктябрьской петроградской буржуйке, но был вывезен частично за границу. Бог даст, какие-то клочки его наследия со временем найдутся.
Но пока что мы имеем лишь то, что у нас есть.
А есть у нас шеститомное Собрание сочинений Случевского, выпущенное в 1898 году под присмотром автора, есть многочисленные публикации в периодической печати на рубеже ХIХ и ХХ столетий, есть цикл «Загробные песни», полностью опубликованный в «Русском Вестнике». Есть могила Случевского на кладбище Новодевичьего монастыря в Петербурге.
Люблю гулять по этому тенистому кладбищу где, неподалеку от Случевского, покоятся Тютчев с Эрнестиной, где четырехметровый Некрасов глядит с печалью и гневом на близлежащие могилы Майкова и Страхова…
Помню времена, когда здесь царила мерзость запустения, а теперь все ухожено и чинно: монастырь воскрес. И встречу с тихими гробами смиренно празднует душа.
Просто замечательно, что такие люди были у нас, что от них остались эти могилы.
Она не пустяк – могила. Это святое
