Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера - Дэвид Керцер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гитлер, понявший, что явился слишком поздно, молчал.
«Не беспокойтесь, – сказал Муссолини, – не пройдет и двух недель, как все будет кончено»[374].
Глава 18
Фиаско в Греции
Итальянское вторжение в Грецию быстро обернулось фиаско. На гористой границе Греции и Албании мощные ливни превратили проселочные дороги в грязевые ловушки. Скверная погода не позволяла оказывать сухопутным войскам поддержку с воздуха и снабжать их со стороны моря. На протяжении четырех дней итальянские солдаты упорно пробивались вперед, форсируя разлившиеся ручьи и реки, по которым проплывали упавшие деревья и туши утонувших овец. К немалому удивлению солдат, их позиции вскоре стала обстреливать греческая артиллерия. Интервенты ненадолго захватили несколько приграничных греческих деревушек, но их окружили греческие войска, которым помогали местные жители. Погода тем временем ухудшилась: дождь перешел в снег, температура упала. По ночам дрожащие от холода солдаты сбивались вместе под грудами одеял – в землянках, которые они наскоро выкопали. А 14 ноября началось полномасштабное контрнаступление греков. Не прошло и нескольких дней, как итальянцы лишились своих скромных приобретений – им пришлось поспешно отступить обратно на территорию Албании. В довершение всего британские бомбардировщики, взлетавшие с авианосца Illustrious, потопили значительную часть флота Италии, стоявшего на якоре по другую сторону Адриатики, в итальянском порту Таранто[375].
Гитлер был недоволен. «Ситуация, которая сложилась, – писал он дуче, – чревата весьма тяжкими психологическими и военными последствиями». Итальянская агрессия дала британцам повод для размещения военных баз в Греции, и теперь они угрожали румынским нефтяным промыслам, от которых во многом зависели немцы. К тому же итальянское наступление грозило завлечь на Балканы русских. В ответном послании дуче заверял Гитлера, что уже готовит новые дивизии «для того, чтобы полностью уничтожить Грецию», и добавлял (хотя это замечание вряд ли обрадовало бы его соотечественников, проживающих к югу от Рима), что его не тревожат британские бомбардировки южных итальянских городов, поскольку там нет важных промышленных предприятий[376].
Как вскоре выяснилось, та катастрофа, в которую Италия попала в Греции, лишь ненадолго нарушила военные планы Гитлера, однако для Муссолини она стала серьезным поворотным моментом. До той поры многим итальянцам казалось, что дуче одерживает победу за победой, благодаря чему страну все больше уважают в мире. Ему было чем похвастаться. Он завоевал Эфиопию и провозгласил рождение новой империи. Он отправил итальянские войска в Испанию и помог Франко одержать победу. Он захватил Албанию всего за несколько дней (притом малой кровью) и добавил Виктору Эммануилу еще один титул – короля Албании. Мало кто из итальянцев сомневался в способности своих вооруженных сил одолеть Грецию, которую считали небольшой третьеразрядной страной. Теперь же уверенность итальянцев в могуществе дуче пошатнулась. Когда через несколько недель британцы начали успешное контрнаступление против итальянских войск в Египте, шок от поражения сменился общенациональной волной стыда и растерянности, а потом и отчаянием[377].
Катастрофа в Греции стала поворотным пунктом и еще по одной причине. Она ознаменовала крах великого самообмана Муссолини, самонадеянно полагавшего, будто он ведет «параллельную войну» бок о бок со своим немецким собратом, будто итальянцы расширяют свою империю в Средиземноморье, а немцы играют ведущую роль на северных территориях. Германское военное командование никогда не относилось серьезно к итальянским военным, которых немцам приходилось неоднократно выручать из затруднительных положений. И немцы, и союзники воспринимали Италию как мягкое подбрюшье гитлеровской коалиции[378].
Маршал Петен, глава французского коллаборационистского правительства, хотел иметь такого эмиссара в Ватикане, которому он мог по-настоящему доверять, и д'Ормессон, не скрывавший своих антифашистских убеждений, явно не подходил для этой роли. В последнем отчете, отправленном в конце октября 1940 г., уходящий посол сообщал о своих впечатлениях относительно папы и настроений в Ватикане через пять месяцев после того, как Муссолини объявил о вступлении Италии в войну.
Когда избрали Пия XII, как вспоминал д'Ормессон, многие думали, что он продолжит политику своего предшественника. В конце концов, он же не только работал государственным секретарем при Пие XI, но и выбрал себе такое же папское имя. Однако эти ожидания не оправдались. «На деле, – писал дипломат, – Пий XI и Пий XII оказались очень разными людьми. Получилось, что на смену крепкому миланскому горцу пришел пассивный римский буржуа». Он добавлял, что Пий XII – человек «хороший, благородный, чувствительный, можно даже сказать, чрезмерно чувствительный. Однако, на мой взгляд, ему недостает яркости, а точнее – силы характера». Пачелли всю свою взрослую жизнь был ватиканским дипломатом и никогда не занимал поста священнослужителя, ведущего реальную работу со своим приходом или епархией. Посол считал, что из-за этого Пачелли привык к скрытности и осторожному благоразумию, к отысканию «баланса» и, как результат, стал воздерживаться от резких критических замечаний. В сочетании с его склонностью к цветистому языку это, по мнению дипломата, лишало слова папы ясности.
«Папа видится мне в первую очередь консерватором монархистского толка, – замечал д'Ормессон, – врагом всяческих демагогий, как коммунистических, так и национал-социалистических (но в первую очередь – коммунистических)… Он открыто сотрудничает с фашистами и, хотя порой получает трепку от мсье Фариначчи и в целом безразличен для мсье Муссолини, хватается за любую возможность показать свою лояльность фашистскому правительству. Он ни словом, ни жестом (хотя бы косвенным) не критикует Италию за вступление в войну». Пий XI, полагал француз, публично осудил бы агрессию гитлеровской коалиции, а Пия XII творимые зверства лишь загнали в раковину, словно улитку. Все это играло на руку Муссолини, который был мастером по части эксплуатации чужих слабостей и быстро овладел искусством манипулирования папой.
Отказ папы занять твердую публичную позицию вызывал у французского дипломата разочарование и досаду. Речи понтифика с тех самых пор, как началась война, совершенно лишились конкретных указаний на то, что творится в мире. «Всякий раз, когда я обращался к папе, чтобы поговорить с ним о будущем Европы, меня поражало отсутствие ясности в его ответах… Очевидно, ему не хотелось компрометировать себя, а уж тем более брать какие-то обязательства», – отмечал посол. На его взгляд, Ватикан «четко разграничил Германию и Италию, и последняя пользуется выгодами этой весьма благоприятной для нее предвзятости Святого престола». По словам дипломата, «невзирая на фашизм… невзирая на легкомысленное отношение самого мсье Муссолини к Святому престолу (такое отношение распространено среди итальянских властей), тот все равно сохраняет – и всегда будет сохранять – невероятно благожелательное отношение к Италии… Ватиканские власти, безусловно, видят ее недостатки и промахи, даже злодеяния, но они всегда будут находить для этого оправдания». Однако прелаты не оправдывали немецкий режим. В Ватикане, отмечал посол, нет ни следа «нацифилии».
Как полагал посол, лишь одно могло изменить эту картину. Если Германия разорвет свой договор с Советским Союзом и обратится против него, то итальянские католики сплотятся вокруг антибольшевистского дела, и война станет «чем-то вроде крестового похода». «Поскольку большевизм считается главным врагом церкви, попытки Германии сокрушить его быстро восстановят сочувствие и уважение Ватикана к Германии… При таком развитии событий гитлеровская коалиция будет восприниматься как "светское крыло" Церкви». Однако на данный момент, сообщал д'Ормессон, в Ватикане преобладает страх по отношению к Германии – боязнь германской мощи и опасения за судьбу церкви в будущей Европе, если та окажется под пятой торжествующей Германии[379].
Прощальная аудиенция д'Ормессона у папы состоялась 20 октября 1940 г. Накануне Муссолини встречался с Гитлером во Флоренции – в тот же день, когда по приказу дуче итальянские войска вторглись в Грецию. Для Гитлера это была последняя остановка в поездке с целью переговоров с маршалом Петеном во Франции, а затем с Франсиско Франко, новым диктатором Испании. Все три встречи разочаровали Гитлера. Он счел Петена жалким и слабым стариком, а Франко, по его мнению, всячески пытался уклониться
