Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов

– Да, я хотел, чтобы все велаяты выбирали себе губернаторов и самостоятельно развивались.

– И как это встречали Ниязов в Ашхабаде и Горбачев в Москве?

– В Москве поддержки не было, абсолютно. Единственное, что говорили: у вас есть хлопок, нефть, газ, сырье – развивайте и не беспокойтесь ни о чем, остальным обеспечим. Ниязов же воспринял эти идеи отрицательно и хотел отправить меня послом в одно из африканских государств. Он понимал, что я его конкурент.

– Для чего Ниязову нужно было уже в 1990 году проводить президентские выборы, от участия в которых вы отказались и которые – как следствие – были безальтернативными? И как Ниязову удалось получить это астрономическое большинство голосов?

– Он знал, что, если бы была альтернатива, он бы не прошел. Поэтому создал совет старейшин, который рекомендовал его в президенты, и попросил нас дать клятву.

– А Москва как-то реагировала на это?

– Москва реагировала так: шума нет, скандала нет, все спокойно – ну и ради бога.

– Вы помните поэта-диссидента Ширали Нурмурадова, который получил три года тюрьмы? За что его посадили?

– Ниязов уловил в его строках высказывание против его племени – мол, ну сколько ахал-теке могут править, ведь уже больше 30 лет они у власти.

– Но его потом освободили?

– Да. Он попросил политическое убежище на Западе и жил в Швеции. У него жена была йомудка, а сам он из племени эрсары из Чарджоу.

– А как у Ниязова складывались отношения с Горбачевым? Он ведь был обязан ему за свое «воцарение» в Туркмении в 1985 году.

– Тут ситуация та же, что и с президентскими выборами: если все было спокойно, Москва не обращала на нас внимания. Ниязов пришел во власть Туркменистана из ЦК, и ему было все дозволено. Его же Лигачев выбрал. Он был назначен премьер-министром Туркмении даже несмотря на то, что страдал тяжелой формой сахарного диабета, а вместо уколов инсулина злоупотреблял спиртным. Если бы в ЦК узнали о его болезни, его бы могли освободить от работы, но Ниязов до самой смерти скрывал диагноз – о нем знал только узкий круг людей.

– Туркмения принимала участие в обсуждении горбачевского проекта союзного договора?

– Нет, только посылала для вида в Москву [Валерия] Отчерцова (в 1991 году вице-премьер правительства Туркмении. – А.Д.). Ниязов прикрывался им как русским: он и помощника своего [Виктора] Храмова держал в качестве прикрытия, и, позже, [Александра] Жадана (первый заместитель управляющего делами аппарата президента Туркменистана с середины 1990-х годов. – Прим. ред.). Когда приезжали из Москвы, он мог сказать: «У меня работает много русских, сами видите – тут никаких антироссийских настроений». А внутри политику проводил антироссийскую. И евреев не выпускал.

– В Израиль?

– Никуда не выпускал. Это была элитная часть кадров; если бы они уехали, откуда бы он взял новые? Председатель Госстроя, директор проектного института, зампредседателя Госплана, министр торговли, замминистра бытового обслуживания и легкой промышленности – по сути все, кто занимался конкретными экономическими делами, были евреи. Ниязову это было выгодно, потому что евреи на власть в Туркмении не претендовали. А если бы он их на туркмен поменял, кто знает, удержался бы он в президентах или нет.

– Получается, быть евреем в Туркмении было престижно?

– Да, у нас евреи не боялись, как в других республиках Союза, писать в паспортах настоящую национальность. Большинство ведь тогда стремились писать в пятой графе, что они русские, белорусы или украинцы. Ко мне после развала Союза приезжали из Израиля и просили, чтобы я подсказал Каримову в Узбекистане, чтобы он получше относился к бухарским евреям. Вообще у меня особое отношение к еврейской нации. Я думаю, у нее надо многому учиться. Мне нравится их неизменный принцип «еврей еврею должен помогать». Я даже специально ходил к первому секретарю ЦК КП Туркменистана Гапурову и просил назначать евреев главами министерств, работу которых мне приходилось курировать. Я считаю, что страна, которую покидают евреи, обречена на затухание.

– Как тогда складывались отношения Туркмении с соседями? Насколько я понимаю, в советские времена действовали узбекско-туркменские межправительственные комиссии, которые успешно решали все хозяйственные вопросы по водным делам, по границам.

– Да, проблем не было. Регулятором отношений с соседями по водным вопросам выступало Министерство мелиорации и водного хозяйства СССР.

– По Каспию споров с Азербайджаном тоже не было?

– В советское время – не было. Единственное, поскольку союзным министром был азербайджанец [Сабит] Оруджев, проводить геологоразведочные работы на Каспии дали Азербайджану. На заседании бюро ЦК Туркменистана мы рассматривали вопрос, что вся геологическая информация по Каспию находится в Азербайджане, и нам ее не передают. Соответственно, все деньги, которые выделял на разведку Союз, оседали в Азербайджане, а примыкающая шельфовая зона Туркменистана оставалась неразведанной, малоизученной. Как следствие, после развала СССР между Туркменистаном и Азербайджаном возник спор по месторождению Кяпаз (азербайджанское название) или Сердар (туркменское), расположенному в серединной линии Каспия. В советское время его открыла азербайджанская сторона.

– Когда в постсоветское время Туркмения отделялась от «Газпрома» (Ашхабад стремился как можно скорее вывести газовую инфраструктуру страны из общей советской системы добычи и транспортировки, чтобы полностью взять под контроль экспорт туркменского газа. – А.Д.) и Рэма Вяхирева (глава «Газпрома» в 1992–2001 годах. – Прим. ред.), как вам удалось получить геологические данные по месторождениям? Ниязов объявил, что в стране открыты огромные газовые месторождения, но знающие люди уверяли, что это были геологические данные еще советской Туркмении.

– Это были мои проекты. Я их вел все те 18 лет (с перерывами), что руководил геологоразведкой в Туркменистане. Вообще 80 % территории страны перспективны для поисков нефти и газа, у нас богатейшие запасы минерально-сырьевых ресурсов. Во времена СССР любое геологическое исследование той или иной территории мы в виде отчета передавали в Москву, в геологический фонд. И в России из отчетов знали, где и сколько газа и нефти у нас разведано. А извлекаемые запасы утверждались на Государственной комиссии по запасам полезных ископаемых СССР.

После распада СССР заместителем председателя Совета министров России был [Александр] Шохин. Мы с ним договорились и подписали соглашение, что Туркменистан участвует во всех нефтегазовых проектах России, а Россия – во всех нефтегазовых проектах Туркменистана. Было и второе соглашение, в котором обозначалось, что Туркменистан не имеет задолженности за период Советского Союза: тут нам завидовали и Назарбаев, и Каримов. Добившись соглашений, я распространил их в ООН, чтобы привлечь в страну иностранные инвестиции. А «Газпрому» мы тогда сказали: «Мы от России все равно никуда не денемся. Давайте создадим международный газовый консорциум. Россия и Туркменистан – поставщики газа в Европу, Белоруссия и Украина – транзитная территория». Договорились обо всем в рабочем порядке. Но в 1992 году Черномырдин и