Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заблокированный мост через Днестр недалеко от Дубоссар, Молдавия. В ходе конфликта в Приднестровье погибло по меньшей мере полторы тысячи человек, из которых треть – мирные жители
– Вы упомянули Александра Николаевича Яковлева. Какова была его позиция по отношению к происходящему в Молдове? И как вы ее воспринимали?
– Позиция Александра Николаевича была объективная. Он знал, что Перестройку уже не свернуть. Он приезжал к нам в республику (я тогда, по-моему, уже был председателем президиума Верховного совета МССР, а Семен Кузьмич Гроссу – первым секретарем ЦК) и давал очень ценные советы. Например, поддерживать интеллигенцию. Он специально встретился с писателями во Дворце республики, ему аплодировали и задавали вопросы. При этом, думаю, он все-таки искал способы удержать перестроечные процессы под контролем. Демократия и свобода слова не означали для него вседозволенность. Но, думаю, Александр Николаевич был в этом смысле в Политбюро самым понимающим и мудрым.
– Вы, наверное, застали период его взаимоотношений с Горбачевым, когда Михаил Сергеевич перестал к нему прислушиваться? Или отсюда этого не было видно?
– Видно было не очень, но чувствовалось. Не слушал, и плохо делал.
– В 1989 году Великое национальное собрание Молдавии приняло решение о переходе с кириллицы на латиницу, и не молдавский, а румынский язык стал главным. А потом возникла ситуация, которая тоже, видимо, повлияла на самоидентификацию Молдавии, на ее близкие отношения с Румынией: свержение и расстрел Чаушеску в Бухаресте. Румыния враз перестала быть тоталитарной страной, самой жесткой в Восточном блоке. Как это повлияло на вас лично и на страну в целом? Я правильно понимаю, что это сыграло роль в сближении румын и молдаван?
– Прежде всего надо сказать, что в Конституции было зафиксировано: государственным становится молдавский язык на основе латинской графики. Но мы нашли формулировку, чтобы обозначить идентичность молдавского и румынского, – она была в законе об использовании языков, а не в Конституции. Интеллигенция же требовала восстановить справедливость и определить роль румынского языка именно в Конституции. Более того, издавались учебники румынского языка для школ. То есть, несмотря на то что в Конституции был зафиксирован официальный молдавский язык, в школах преподавали де-факто румынский. Поэтому уже в 1995 году я вышел с законодательной инициативой, чтобы румынский стал официальным по Конституции.
– То есть вы предложили назвать вещи своими именами?
– Да. Конечно, тогда ничего не получилось, потому что демократические силы имели в том парламенте очень мало мандатов. Теперь Конституционный суд вроде бы этот вопрос решил: государственный язык – румынский, и то, что записано в Декларации о независимости (а там написано «румынский язык»), имеет приоритет перед тем, что зафиксировано в Конституции. В отношении языка я с самого начала говорил об этом, как и о кровных узах между румынами и молдаванами, и об общей ментальности. Поэтому, когда после свержения Чаушеску пришел Илиеску, мы с ним сразу открыли границу: вместо двух пунктов перехода сделали девять или десять с безвизовым режимом. Начали создавать совместные предприятия. Более того, наши хозяйства перерабатывали продукцию на некоторых предприятиях в Румынии. Мы все делали очень правильно, в отличие от тех, кто только провозглашал лозунги объединения. На свой страх и риск я в 1994 году организовал консультативный опрос населения…
– Не референдум, а просто опрос?
– Да, опрос. Только 5 % высказались за иные, чем строительство молдавского государства, варианты будущего.
– Это вы так аккуратно избегали формулировки «за объединение с Румынией»?
– Ну, мы избегали, это понятно… Потом случился казус. Когда Румынию приняли в Европейский союз, они закрыли границу с Молдовой, снова ввели визы. Я чуть ли не оплакивал это решение. Я к тому моменту уже десять лет как не был президентом, но все-таки свои пять копеек вставил. Чтобы не хвалиться, скажу: дочка первого президента была министром иностранных дел (дочь Мирчи Снегура – Наталья Герман, в 2013–2015 годах – министр иностранных дел и европейской интеграции Молдавии. – А.Д.), и она добилась безвизового режима с Европой.
– Сегодня Молдова – единственная страна СНГ, имеющая безвизовый режим с Евросоюзом. Некоторые скептически говорят, что это был аванс, который Молдова так и не отработала ожидаемыми реформами, прежде всего экономическими.
– То, что вы сказали, важно. Особенно для тех, кто сейчас у власти. Вы совершенно правы, что Европа настаивает на реформах. Дальнейшая поддержка Молдовы зависит от их темпа и качества.
– Иначе про Молдову будут говорить так же, как про Украину?
– Да. Но тем не менее это очень прогрессивный шаг – безвизовый режим с ЕС. И возможностью пользуются в том числе приднестровцы – они ведь от молдавского гражданства не отказались.
– Вы сказали, что открыли границы с Румынией после декабря 1989-го. Если я правильно понимаю, тогда Молдавия оказалась уникальной частью Советского Союза, которая в каком-то смысле первой открыла границы с Западом, пусть даже с его восточным блоком?
– Да, так и было. Но свободно проходить границы могли только граждане Молдовы и Румынии.
– То есть я, человек из РСФСР, не мог тогда уехать на Запад через Молдову?
– Нет. Место проживания проверялось, конечно.
– Молдова была в числе, кажется, шести бывших советских республик, которые не принимали участия в референдуме 17 марта 1991 года о сохранении Советского Союза. Вы как-то мотивировали это? У вас был на это вотум парламента? Ведь в Москве на это реагировали раздраженно.
– Я вам уже рассказывал о дебатах вокруг проекта нового Союзного договора. Исходя из этого, мы тогда приняли решение бойкотировать референдум. Это было совместное решение руководства республики, и я принимал в нем активное участие – сам ездил по Молдове.
– То есть вы агитировали за бойкот?
– Да. Ну, об этом много написано: в каких районах я был, на каких площадях собирал людей. И люди нас поддерживали.
– А вы как-то консультировались с другими республиками? Скажем, с Украиной.
– Ни с
