Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов

Тогда было принято решение разделить землю по квотам. На тот момент это была самая большая ошибка: люди остались с землей, но без средств для ее обработки, без организации защиты растений, без инфраструктуры. Потому что последовательность прервалась. Но что вы думаете? Помучились, помучились, а потом пришли коммунисты к власти и стали опять консолидировать земли. Появились крупные владельцы, и, к сожалению, до сих пор у нас очень мало техники.

Второй этап аграрной реформы, как мы ее видели, – это создание класса фермеров. Мы осознавали, что не все будут обрабатывать свою квоту, кто-то ее продаст, а кто-то будет скупать участки. И тогда возникнут фермерские хозяйства – по 30, 40, 50 гектаров. Там будет свой трактор и другая техника. Но и это дело заглохло.

– В правительстве не осталось людей, которые готовы были заниматься землей? Или у людей не было денег, чтобы выкупать ее?

– И то и другое и – еще раз – отсутствие на первых порах возможности обрабатывать землю.

– На это не давали кредиты?

– Кредитование есть до сих пор, и все время власти стараются, чтобы процент был небольшой.

– Иностранцам можно было покупать у вас землю?

– Нет, в бытность моего президентства – нельзя.

– Это было сознательное решение или никто особенно на этом не настаивал?

– Сознательное. Иначе мы вошли бы в противоречие с крестьянами.

– Хочу спросить о ваших отношениях с ключевыми политиками того времени – Бурбулисом, Шахраем, Ельциным. Как они относились к нежеланию Молдавии оставаться в тесном союзе с Москвой? Я так понимаю, что с Горбачевым после развала Союза вы не встречались?

– Только пару раз говорили по телефону. С Бурбулисом же я вообще никогда не общался, как и с Гайдаром. К Борису Николаевичу, несмотря на то что у него была пара выпадов в мой адрес, особенно во время приднестровского конфликта, я относился очень хорошо, с уважением. Хотя на заседаниях глав государств Содружества конфликт меня давил так, что я иной раз выходил из нормальных отношений с Борисом Николаевичем. Впрочем, он не обижался. Но у меня сложилось впечатление, что вокруг него были люди, которые решали не так, как думал Борис Николаевич. Например, во время приднестровского конфликта. Грачев 19 мая 1992 года подписал приказ, что Приднестровье – это исконно русская земля, ее надо защищать. Этим он практически дал команду военным выйти из казарм. Я уверен, что Борис Николаевич никогда бы на такое не пошел. И он в итоге помог приостановить конфликт. Исполнителем был Руцкой, тогда вице-президент. Он приехал в Молдову по указанию Ельцина, подготовил документы, потом полетел в Тирасполь и успокоил тамошних горячих лидеров. Так что роль Бориса Николаевича была огромной. Я с ним постоянно контактировал, когда он еще был в форме и был руководителем Российской Федерации.

– Если бы у вас была возможность повторить события 25-летней давности, что бы вы сделали иначе? Хотели бы вы исправить какие-то ошибки?

– Сложно сказать. Я считаю, что в тех условиях делал все возможное, чтобы и государство создать, и обеспечить его безопасность. Провозгласить независимость – это одно, но потом надо создать полицию, армию, органы безопасности, начать реформы. Тогда все делалось президентскими указами, которые потом дебатировались в парламенте, – законов-то не было! Я считаю, что в тех условиях я поступал правильно. Единственное, о чем я жалею, – что не удалось предотвратить вооруженную фазу приднестровского конфликта. Но в этом нет нашей вины.

– Но ведь не бывает, чтобы виновата была только одна сторона. Наверное, какие-то ошибки были и со стороны Кишинева?

– Были горячие головы и в Кишиневе. Но мне как-то удавалось гасить этот огонь.

Послесловие

Четверь века назад не стало СССР

В 1991 году, когда СССР канул в лету, моему старшему сыну исполнилось 10 лет, а младших дочерей и вовсе еще не было. Факта исчезновения государства, в котором он родился, сын не заметил – да и, положа руку на сердце, кто из взрослых тогда понимал подлинный масштаб того, что произошло в декабре в Беловежской Пуще, а через две недели – в Алма-Ате? Зато он хорошо помнит лето 1991-го. Он донашивал штаны, из которых вырос, и рассчитывал получить новые джинсы, чтобы в сентябре пойти в них в 4-й класс. Тогда он выставил мне два жестких условия: он никогда не будет носить школьную форму и никогда не вступит в пионеры. В последнем, к моему удивлению, не было никакой идеологии – просто, оставаясь в школе на продленку, он видел, как после обеда старшеклассников в красных галстуках заставляют маршировать и скандировать лозунги, и не хотел так же.

Много лет спустя на вопрос, помнит ли он путч ГКЧП, сын ответил, что слова эти услышал от меня позже – отца в те дни он практически не видел. Зато он помнит свое удивление: вместо любимых мультиков по телевизору вдруг стали показывать скучный балет «Лебединое озеро». Моему сыну, как и огромному количеству советских людей, «величайшая геополитическая катастрофа XX века» если и впечаталась в память, то скорее «Лебединым озером», чем малопонятными новостями из Белоруссии и Казахстана, где заседали далекие от их повседневных забот большие начальники.

Я же в те годы занимался политической журналистикой – был заместителем главного редактора еженедельника «Демократическая Россия», прожившего недолгую жизнь с января по декабрь (тот самый) 1991-го, – и видел, что судьба Союза во многом была производной от схваток этих начальников, их характеров и политических амбиций. Причем начальников не только в Москве, но и в Киеве и Вильнюсе, Тбилиси и Душанбе, Фрунзе (теперь Бишкек) и Кишиневе. Эти схватки мне довелось наблюдать с близкого расстояния. В 1992 году, будучи политическим обозревателем журнала «Новое время», я оказался в президентском пуле Бориса Ельцина: сопровождал его в поездках по столицам только что возникшего Содружества Независимых Государств, освещал саммиты СНГ и даже участвовал в президентском совещании по вопросам этого самого СНГ в качестве эксперта.

Нет нужды повторять, сколь разнолоскутным – этнически, культурно и конфессионально – выглядело огромное советское «одеяло», покрывавшее одну шестую часть суши, и делать акцент на том, что часть бывших советских республик в 1991-м впервые в своей истории получили суверенную государственность. Для многих лидеров новых стран обрушившаяся на них независимость стала политическим вызовом и тяжелым личностным испытанием. Спустя годы после тех потрясений мы обнаружим, насколько разными и несовместимыми оказались «лоскуты», еще недавно составлявшие единое полотно, и как значительно изменились вчерашние партийные бонзы, превратившись кто в средневековых тиранов, кто в среднеевропейских демократов. Но это будет потом.

Какими эти лидеры были в восьмидесятые и девяностые?