Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов

– Украину, Армению.

– Но мы приняли это решение с самого начала. И, по сути, нам удалось его отстоять. Хотя, конечно, сепаратистские регионы частично голосовали – в воинских частях. Даже в Кишиневе в воинских частях открыли участки. На правом берегу туда ходило мало народу, на левом – побольше. Но этого все равно недостаточно, чтобы считать, что референдум состоялся. Это было наше кредо, если хотите. Иначе тогда зачем мы в 1990 году ратовали за другой Союзный договор?

– Когда вы почувствовали, что Россия готова перейти к рынку, начать экономические реформы, отпустить цены?

– Вы не поверите – накануне [отпуска цен]. Мы вместе с премьер-министром и с экономическим блоком – тогда министром экономики был [Константин] Тампиза – быстро, будучи еще в рублевой зоне, начали к этому готовиться. Мы знали, что может произойти в Молдове, если не либерализовать рынок. И мы, кстати, сделали это в один день с Россией, 2 января 1992 года. Отпустили цены.

– Но вы не знали, что в Москве это назначено на 2 января?

– Знали. Поэтому подготовили и отпустили – вы сами можете представить, что бы иначе было. Критика была неимоверная. Даже от сторонников рыночной экономики, которые до того времени ратовали за такую меру, а тут сразу стали кричать: «Это не либерализация цен, а необоснованное их повышение!» Но мы отстояли свои идеи. Вначале некоторые позиции оставались регулируемыми – хлеб, молоко и другие продукты первой необходимости. Уже тогда нашими партнерами были и Международный валютный фонд, и Мировой банк. За очень короткий срок мы решили проблему обеспечения народа всеми продуктами и товарами широкого потребления. Фактически мы сделали то, что нам не удавалось в два предыдущих года – у нас ведь тоже были пустые полки в магазинах. Люди нам на встречах говорили: «Пусть цены вырастут, но будет что покупать». Когда рынок насытился, возникла критика с другой стороны: «Сделайте так, чтобы мы могли заработать больше». С этим, к сожалению, труднее, эти реформы реализуются очень медленно. Это спровоцировало исход людей за рубеж, пусть уже и после моего ухода с политического молдавского Олимпа. Называют разные числа эмигрировавших, но в любом случае их было очень много… Кстати, и в России, и в западных странах много молдаван.

– Но когда вы планировали шаги по отделению от центра, на что вы рассчитывали? Вы предполагали, что будут такого рода последствия?

– Это очень сложный вопрос. Мы рассчитывали, что сумеем все проблемы решить путем двухсторонних договоров.

– В первую очередь с Москвой?

– Да, конечно, и с ней. Но не все получилось в этом плане. Я не знаю, чем это объяснить… Люди у власти были все время заняты другими проблемами: стабилизацией обстановки, конструированием государств как таковых и так далее. В итоге двусторонние отношения стали желать лучшего. Многие предприятия встали.

– Можно ли объяснить эти проблемы национальным эгоизмом государств, которые вдруг оказались предоставлены сами себе и не видели необходимости в интеграции?

– Не могу сказать, у меня нет данных. Я могу только сказать, что мы старались. Я лично подписывал основные договоры между государствами, и мы надеялись, что они сработают. Но, к сожалению, то, чего искренне желали верхи, исполнители не доводили до конца. Вот так я это объясняю.

– А Европа – условный коллективный Запад – помогала вам после обретения независимости от СССР?

– Они, конечно, помогали в проведении реформ – и МВФ, и Мировой банк, и Европейский банк реконструкции.

– И ставили условия?

– Условия – конечно. Проводите реформы, откажитесь от регулирования, постепенно отпускайте цены на хлеб и молоко. Но я вам скажу, что без их поддержки нам было бы очень сложно. Потому что мы начали реформы на пустом месте. Без соответствующего законодательства, без базы, без инфраструктуры. Все пришлось делать с нуля. Создавать банковскую систему. Создавать базу для начала приватизации. Начинать аграрную реформу.

– Опыт капиталистического существования Молдавии до 1940 года пригодился? Ведь в вашей стране, как и в странах Балтии, были люди, которые, что называется, на генетическом уровне имели опыт несоциалистического существования.

– Я и сам хотел вспомнить Балтию. Меня много критиковали за то, что балтийские республики преуспели, а Молдова – нет, так как в отличие от них стала членом Содружества Независимых Государств. При этом люди забывают, что балтийские республики до 1940 года были странами самостоятельными, членами всевозможных организаций, ассоциаций и мирового сообщества. Республика Молдова сперва была частью царской России, а с 1922 года – румынского государства. Поэтому нам пришлось проводить реформы параллельно с созданием государства.

Несколько лет назад у нас был с визитом премьер-министр Литвы. Мы вместе с ним встречались с группой наших бывших политиков-депутатов первого парламента и так далее. Ознакомившись с нашей деятельностью, он сказал так: «Теперь я понял. У вас не было той консолидированной поддержки Запада после получения независимости, какая была у нас». И я его поблагодарил, потому что он немножко облегчил мне участь. Опыта у нас, повторюсь, практически не было. Поначалу что-то получалось только благодаря нашей настырности. Но у нас были очень романтические настроения: мы думали, что переходный период [от плановой экономики к рыночной] закончится за несколько лет. С одной стороны, это нас мобилизовало. С другой, как видите, период не закончился до сих пор.

– То есть вы рассчитывали на одну скорость перемен, а выяснилось, что это перемены длиной в целое поколение, если не больше. Ментальность людей менять сложнее, чем экономику?

– Вы знаете, мне бы было легче ответить на этот вопрос, если бы в 1996 году меня переизбрали президентом. Тогда я бы отвечал действительно за все. Я считаю, что начатое дело надо довести до конца, но получился обрыв. Я никогда не критикую моих последователей, никого. Даже Владимира Николаевича Воронина (третий президент Молдовы, 2001–2009 годы. – А.Д.). Каждый в меру своих сил старался что-то делать. Но в процессе потерялась последовательность действий. Приведу один пример по части аграрной реформы – это мне ближе, потому что я по специальности агроном. Мы собрались и решили: самое главное в аграрной реформе, чтобы крестьянин стал хозяином земли. При этом на первых порах у нас вообще не было микротехники – только машины для больших площадей. Мы вручили крестьянам документ на землю и уговорили их совместно использовать существующую технику. Временно, пока создастся инфраструктура. Я думал, переходный период мог занять лет пять. Но тут появилась программа «Земля» – Pământ по-молдавски, – и землю начали делить. При этом у нас она не была возвращена бывшим хозяевам, потому что где их искать? Часть депортировали, часть уехала.