Серый ангел - Валерий Иванович Елманов

«Биржевых ведомостей», что даже вы, великий князь, и то испытывали гнёт старого режима.

– Сгоряча иной раз такое можно сказать…

– То есть вы имеете ввиду, что корреспондент застал вас врасплох?

– Именно.

– Ну как же вам не везёт-то, – всплеснул руками Голицын. – Получается, и журналист к вам тоже злобу питал, иначе не заявил бы, что у него с вами предварительная договорённость о встрече имелась. Да и принимали вы его отнюдь не второпях, а преспокойно сидя в своем дворце, над которым вовсю развевалась некая красная тряпица.

– Я распорядился её вывесить исключительно в целях конспирации.

– Умно! – оценил Голицын. – Хотя, честно признаться, даже при наличии кучи времени, чтобы подготовиться, у меня всё равно язык бы не повернулся вертеп изменников, то бишь кучку мятежных думцев, назвать народным храмом. Равно как и сказать, что с падением старого режима и вам самому, – Виталий открыл папку с внутри и зачитал вслух выдержку из газетной вырезки: – «…удастся, наконец, вздохнуть свободно в свободной России, поскольку впереди я вижу лишь сияющие звёзды народного счастья…»

– Всё это делалось мною для спасения государя, – торопливо перебил Кирилл Владимирович.

– То есть вы пытались втереться в доверие, дабы, пользуясь заработанным авторитетом, ходатайствовать за него. Я правильно вас понял?

– Да.

– Но тогда отчего вы, когда в том же интервью зашла речь об аресте царской семьи, сказали в ответ, – Голицын снова заглянул в папку и процитировал: – «Исключительные обстоятельства требуют исключительных мероприятий. Вот почему лишение свободы Николая и его супруги оправдываются событиями…» – он вновь захлопнул папку и развёл руками. – Как-то оно не согласовывается. И ещё одно. Поведайте мне и всем остальным о событиях, кои, как вы считаете, оправдывают арест не только их императорских величеств, но и их детей, абсолютно ни в чём не повинных и…

– Довольно! – решительно произнёс бледный как полотно Алексей. – Мне и без того ясно. Думаю, остальным тоже. У меня к вам, Виталий Михайлович, единственный вопрос. В случае, если речь идет о… государственной измене князя императорской крови, является ли он подсудным лицом наравне с прочими гражданами империи?

Оп-па! Судя по всему, государь намерен вести речь не о выводе Кирилла из Регентского совета, а о принятии куда более серьёзных мер.

Ответить Голицын мог бы сразу – да. Более того, если бы не волнение, юный царь и сам вспомнил бы о соответствующих изменениях, рассмотренных и одобренных Регентским советом аж несколько месяцев назад. Правда, Алексей на том заседании отсутствовал, ему нездоровилось, может, потому оно и забылось.

Но тогда император потребует немедленного ареста Кирилла Владимировича. А далее… Словом, перебор получится.

– Я затрудняюсь с немедленным ответом, – осторожно произнёс Виталий. – Надо уточнить.

– А в общих чертах?

– Закон – штука серьезная, государь. Поставишь в предложении «казнить нельзя помиловать» запятую не в том месте – и пожалуйста, обеспечено помилование явного проходимца, – говоря это, он не сводил пристального взгляда с Кирилла Владимировича. – Посему давайте перенесём наш разговор на завтра.

– Ладно, – нехотя согласился юный царь, уточнив: – Но на утро. Надеюсь, до десяти часов вы успеете прояснить сей вопрос? Или нет, погодите. У нас же с вами завтра Вознесение, стало быть, мы из храма Христа Спасителя ранее обеда не вернёмся. Тогда… ближе к вечеру. Или у кого-то есть к… нему, – Алексей кивнул на Кирилла Владимировича, – вопросы?

– Я с подлецами разговаривать не желаю, – первой презрительно бросила Татьяна Николаевна.

– Вы, князь, и впрямь не того-с, – укоризненно протянул Александр Михайлович.

И даже обычно немногословный Пётр Николаевич не удержался, напомнив, что принц Филипп Эгалитэ плохо кончил[41].

В непримиримости Алексея Голицын окончательно убедился, подойдя к нему, когда все разошлись. Стоило Виталию аккуратно заикнуться насчет того, чтобы спустить щекотливый вопрос «на тормозах», ограничившись отставкой, как юный император, набычившись, внезапно напомнил собственные слова Голицына, сказанные у костра в Верхнеуральске.

Дескать, не он ли сам учил ставить на первое место справедливость? И за аналогичный грех карать одинаково как крестьянина с рабочим, так и князя. Пускай и носящего фамилию Романов.

А заодно припомнил строки из Евангелия, тогда же сказанные Виталием: «Кому многое дано, с того многое и спросится».

И ещё одну фразу Голицына процитировал. Причём почти дословно. «Не наноси удара по противнику, если не до конца уверен в неотразимости своей силы, но если уж бьешь, то не щади. И непременно добей – нельзя оставлять за спиной раненого врага».

Словом, благодаря доставшейся от отца блистательной памяти, он вывалил на Виталия всё то, что тот сам некогда говорил. После чего с некоторой ехидцей осведомился, надо ли им верить, если светлейший князь ныне сам отказывается от собственных речей.

Доводы Голицына оказались тщетны. Алексей внимательно их выслушал и непреклонно ответил:

– Может вы и правы, Виталий Михайлович, но из-за него и таких как он я ныне в сиротах пребываю. Думаете, такое можно простить?

И тогда Голицын понял, что тайм-аут, взятый им до следующего вечера, не поможет. Юный государь не смягчится.

Получалось, следует зайти с другого конца и потолковать с иным человеком…

…Ушедшего чуть ранее Кирилла Владимировича Голицыну догнать удалось быстро. Свезло, Тот стоял на ступеньках крыльца, жадно вдыхая прохладный ночной воздух.

– Я, конечно, понимаю, что это не моё дело, – негромко произнёс Виталий, – но довелось мне как-то у одного писателя читать, кажется, «Вождь краснокожих» рассказ назывался, что пара мужиков, кое в чём уличённая, в ту же ночь всего за десять минут успели добежать аж до канадской границы. Кстати, тоже от некоего мальчика спасались.

– А почему вы мне советуете оное?

– Да уж не из гуманизма сопливого, – хмыкнул Голицын. – Будь моя воля, я бы не большевиков в первую очередь на столбах развешивал, а именно подобных вам. Вкупе со всякими Родзянками, Гучковыми, Керенскими и прочим дерьмократическим отребьем.

– С чего ж нам такая честь? – криво ухмыльнулся Кирилл Владимирович.

– Не честь, а обыкновенная справедливость. Зачинщикам – первый кнут. И самая крепкая верёвка тоже. А кусок мыла – в качестве премии. И не советую я ничего. Просто случай рассказал… интересный. Про который читать довелось.

– Думаете, у сопляка хватит решимости…

– У сопляка не хватило бы, – зло перебил Голицын, – а вот у царя запросто. Во всяком случае у Алексея. Это предыдущий государь мог по отношению к вам непростительную мягкотелость проявить, а у нынешнего я бы на прощение не рассчитывал.

– О какой к чёрту мягкотелости вы говорите?! В чём?!

– Хотя бы по отношению к вашему браку, – пожал плечами Голицын. – Браку с невестой, не собирающейся принимать православной веры.

– Моей матери-лютеранке вера не помешала