Серый ангел - Валерий Иванович Елманов

них долететь успели. Не иначе, успели напеть, что коварный временщик тайно крадётся к верховной власти. А пока не взял её, проводит время в пьяных загулах, развратных компаниях и транжирит государеву казну направо и налево.

Они, конечно, не дурочки, но ведь еще Геббельс говорил, что сто раз повторенная ложь становится правдой. А «певцов» с «певуньями» здесь хватает. Каждый по разочку и готова сотня повторов.

Вот они и того. Смотрели на меня, словно что-то прикидывали в уме. Что именно? Да к гадалке не ходи – форму отказа. Надо ж деликатно это сделать, дабы не обиделся, братца Алешу не бросил.

Потому я по возвращению из Питера всякий раз откладывал объяснение на «завтра». И еще. И вновь.

Дооткладывался, блин горелый!

Хотя опасения мои, судя по всему, оказались не напрасны. Если Снежная Королева просит поговорить с Машей, то понятно насчёт чего. Чтобы я сам их сестру иллюзий лишил. Тогда они вроде как ни при чем, поскольку отказывать мне им не понадобится.

Ну уж дудки! На такое я ни за что не пойду. Тем более я Марии, помнится, некогда совсем иное обещал и как бы не противоположное. Правда, сейчас и об этом тоже нет смысла говорить. Ах ты ж, и повидать хочется, и…

А Татьяна продолжала, неотрывно глядя на меня:

– Я понимаю, вас с нею разделяет такая пропасть… Однако поверьте, для любящего сердца нет непреодолимых преград. Я твёрдо убеждена, да и Ольга со мною согласна, что Мария сможет достичь ваших высот, дабы попытаться понять и в должной мере соответствовать вам, поскольку…

Она продолжала что-то там говорить, но меня напрочь перемкнуло. Или переклинило. Словом, как обухом по голове или оглоблей по хребту. Нет, пожалуй, всё вместе и неоднократно.

Это что ж такое получается?! Всё наоборот выходит в их понимании: я парю в вышине, а Маше надо стремиться вслед за мной и они верят, что… Чёрт! Знать бы раньше, что в головах у её родных сестер, иначе бы себя вёл. Давно бы…

Дров в костер добавило продолжение:

– Может, мне всё-таки позвать её? Мы не пускали, поскольку она вся в слезах, и не хотели расстраивать ещё сильнее вашим болезненным видом. Но с тех пор, как вы прибыли из Петрограда, она чего-то постоянно ждёт. Плачет и ждёт. А на наши расспросы не отвечает, что ей вовсе несвойственно. Просто молчит. Вот мы и подумали…

Вот оно! Ошибся я, подумав, что отсрочка касаемо моей отправки на тот свет с престолонаследием связана! На самом же деле…

И тут до моих ушей долетела ещё одна фраза Татьяны, произнесённая ею еле слышно и с многочисленными паузами, словно ей было боязно такое говорить:

– В Библии говорилось… будто было время… когда ангелы спускались с небес… и женились на… дщерях человеческих. Скажите, ныне вам… такое… не возбраняется? Или…

В другой ситуации её слова прозвучали бы для меня как свадебный марш Мендельсона. Эх, днем пораньше бы такое услышать! А сейчас…

И вообще, она о чём?! Наверное Боткин ничего не сказал обо мне царским сёстрам, чтобы преждевременно не расстраивать. Скорее всего поставил в известность только одну Лайму. Она – девушка боевая, опять-таки не далее как ныне отличилась при защите императора, потому ей можно как на духу, всю правду-матку.

Впрочем, возможен и иной вариант: старшие сёстры просто не поверили доктору. Ну да, мало ли что глупому эскулапу на ум придёт. Он же туп и понятия не имеет, что на самом деле ангелы бессмертны, а потому зря скорбит.

И как теперь быть? Вообще-то вопрос задан, и дама ждёт ответа. Пришлось утвердительно кивнуть и натужно выдавить:

– Вы… угадали. Не возбраняется. Я непременно поговорю. Нынче же. Нет, сейчас же.

И попросил позвать Машу. В конце концов, я не просто вправе попрощаться с любимой. Я обязан это сделать, дабы сдержать собственное обещание и сказать ей всё, что давно собирался. А заодно наплести чего-нибудь несусветного, чтоб не сильно переживала, когда меня не станет. Типа: прости, срочно отзывают наверх, командировка закончилась, а иначе я бы… Ну и обнадёжить. Мол, попрошу, чтоб вернули обратно, а уж там как небесное начальство решит. Но даже если нет, то…

Словом, попытаться заранее успокоить…

Маша-Машенька давно уселась подле, а я молчал, не зная, с чего начать. И рана в сердце, как назло, заболела. Напоминает, значит: заканчивается отсрочка. Цигель, цигель, ай-люлю, поторапливаться надо.

Я же никак слов подыскать не могу. Первых. Самых главных. Вот чудно, вроде бы мозги последними должны отключаться, а у меня и здесь не как у нормальных людей. Хотя понятно – ангел ведь. Притом нестандартной расцветки.

Значит, остаётся одно. Ну да, поговорить о её необыкновенной красоте. В этом отношении все женщины одинаковы – готовы слушать часами. Причём весьма терпеливо, не перебивая. Благо, мне так давно хотелось сказать, что я чувствую, когда её вижу.

И сказал.

Маша по-прежнему молчала. Правда, слёзы у нее текли всё время. Ручьём. Видно, в отличие от своих чересчур экзальтированных сестёр, она Боткину поверила и потому смотрела на меня, прощаясь.

Кстати, непонятно, отчего Шавельский до сих пор и сам не пришёл, и не прислал никого? Вроде положено перед смертью грехи отпустить и обряд какой-то провести. Отпевание, кажется. Впрочем, неважно. Главное, вместо попов тишина. Странно.

Ну и ладно, так помрём – без свечей, молитв, кадил и исповеди. В конце концов я – ангел, пускай и серый, а потому мне можно. Хотя нет, в одном грехе покаяться надо. И не важно, что священника нет. Зато рядом именно тот человек, перед которым я виноват. И мне его прощение куда дороже, чем стандартный ответ попа.

Так и сказал:

– А ещё я покаяться перед вами хочу, Мария Николаевна, в грехе тяжком.

– Передо мной?!

– Именно. Виноват я перед вами страшно.

– Чем же? – пролепетала она изумлённо.

– Тем, что столько времени было, а я так и не отважился сказать, какие чувства к вам испытываю. Уйма важных дел – не оправдание. И моя робость – вдруг старшие сёстры откажут – тоже. Когда любишь – медлить нельзя. И бояться тоже, ибо оное – грех тяжкий, каковой надлежит отпускать не священнику, но человеку, перед кем виновен. То есть вам. Эх, жаль к ногам вашим губами припасть не могу, а так хочется.

Господи, как же у неё глазищи засверкали. Синева небесная. А щёки кумачом полыхают, а блаженная улыбка обнажает безупречно белые зубы. Прямо тебе российский триколор. Да под таким стягом,