Серый ангел - Валерий Иванович Елманов

иголка неожиданно в гвоздь превратилась. Здоровенный, сантиметров двадцать. Да и как иначе, если я лицо узнал. Виделся я с этим человеком всего ничего, но запомнился он мне на всю жизнь.

А дальнейшие события такую скорость приобрели – успевай описывать, потому что рука у глядевшего резко вытянулась, а в ней… И я понял – остановить убийцу мне не успеть. Разве… сменить жертву. И в следующий миг я всем телом откинулся назад и вбок, загораживая спускавшегося вслед за мной Алексея.

О предупреждении остальных речи быть не могло – от непоправимого отделяли мгновения. Оставалось надеяться, что бдительная Лайма сама сообразит, телохранители-близнецы тоже не оплошают, ну и люди Герарди, мелькающие в толпе, свою работу выполнят на совесть.

Но главное предстояло осуществить мне. Я понял, что успел, когда раздался гром револьверного выстрела, и мигом позже ощутил тупой удар в сердце. Боли не почувствовал, а может, поначалу не до неё было. Второй прогрохотал следом, и тогда я наконец её ощутил. Но в плече. Всё правильно, ствол всегда ведёт чуть вверх. Еле заметно, но…

Додумать не успел – перед глазами поплыло, ноги, ставшие непослушными, начали почему-то подкашиваться, и меня обволокло блаженное забытье.

Очнулся я в постели. Рядом сидела Лайма. Спросила, как себя чувствую. Я еле заметно кивнул. Она довольно улыбнулась и, не дожидаясь моего вопроса про Алексея, принялась сама рассказывать, что было дальше.

Оказалось, полный порядок. Юровский успел выпустить всего две пули, и обе оказались во мне. Надёжно я юного царя закрыл. А дальше ребятки-телохранители спохватились, чётко по схеме действовали. Сработали на автомате, чего Лайма от них во время учёбы добивалась. Один Алексея в свои медвежьи объятия сгрёб, а сам вниз, на ступеньки завалился. Второй же сверху обоих накрыл для вящей надёжности. Причём по уму, как учили – опираясь на локотки, чтоб не придавить, не помять императора.

Ну а сама Лайма, пистолет из муфты выхватив, садить начала в рожу поганую. Удивительно, но ни разу в случайного зеваку из толпы не угодила. Впрочем, понятно, они при первом же выстреле Юровского в стороны от него раздались. Зато тот так и остался на месте стоять, пытаясь стрельбу продолжить. Короче, уложила она его.

Получается, всё хорошо.

Тем временем Лайма, помедлив, нерешительно осведомилась, в состоянии ли я ответить на пару очень важных вопросов. Герарди с Глобачёвым за дверями дожидаются, изнылись совсем.

– Вообще-то Боткин позволил посетителей к тебе пропускать, только ненадолго и с твоего разрешения. Если…

Оп-па! А это, между прочим, симптом. И не из самых хороших. Такое лишь с обречёнными на смерть практикуется, которым ничем не поможешь, кроме одного – разрешить близким с ним проститься. Стало быть…

Но когда я спросил Лайму, о том, что со мной, она замялась. Наконец, нехотя ответила, что вообще-то, по словам Боткина, мне полагалось умереть от первого же выстрела. Причем сразу, у храма. Прямо на ступеньках. Очень точно гад пулю всадил, прямиком в сердце. Без шансов. Посему то, что я жив, – истинное чудо. Не иначе как господь за мои заслуги перед Россией решил мне отсрочку предоставить.

– Боткин сказал, что он скорб… – она осеклась, оборвав себя на полуслове, и после паузы сконфуженно продолжила, но как-то скороговоркой.

У меня же перед глазами поплыло. Правда, сознания я не потерял, просто звук куда-то пропал и остального не расслышал. Да и ни к чему – основное сказано, а медицинские термины и прочие подробности…

Толку с них. Главное, что Боткин скорбит обо мне. Получается… Словом, хреново получается.

Я вздохнул, взяв себя в руки и мысленно посетовав, что даже помереть спокойно не дают, причём в буквальном смысле, выдавил:

– Зови.

Перемежая свою речь тысячами извинений, – мол, всё понимают, не время сейчас, но террорист может быть не один, поэтому желательно сработать по горячему следу, – Борис Андреевич наконец добрался до сути. Оказывается, его интересовало, что я выкрикнул, падая. Вроде на фамилию похоже, но откуда она мне известна…

Словом, если не затруднит…

Я вздохнул. Когда фамилию выкрикнуть успел, не помнил, но её саму… Юровский. Я его вмиг признал. Да и не больно-то он изменился после нашей первой встречи в Тургайской степи. Такой же.

Назвал, сухо пояснив, откуда он мне известен. Герарди помрачнел, а мне отчего-то припомнилось моё возвращение на следующий день к полю битвы. Специально прикатил, дабы убедиться в смерти Юровского. Бродил до вечера, внимательно вглядываясь в лица. Увы, обнаружить тело не удалось. Куда делся – поди пойми. Убежал? Но до сражения он этого сделать никак не мог, а во время его, поняв, что нынче победу будут праздновать казаки, попросту не сумел бы.

Правда, некоторые лица оказались так изуродованы сабельными ударами, да вдобавок залиты кровью (не отмывать же их), что я запросто мог его не признать. Однако надежда была слабенькой. Отчего-то казалось, что непременно почувствовал бы его смерть. А коль нет, стало быть, жив, гад.

Тогда ещё подумалось: не к добру утёк вражина. А учитывая гибель государя, получалось, счёт стал в пользу большевиков. Но успокоил себя мыслью, что противостояние: цареубийца – император, не самое важное. Вон сколько российских государей успело погибнуть. Из последних шести – ровно половина. Но замена всегда находилась. Кроме того, невинноубиенный по большому счёту и не царь вовсе. В смысле, был им, но не в момент смерти, а сын его жив. Следовательно, счёт пока остаётся ничейным.

А Юровский – пустяк. Во взбаламученном пруду, который сейчас напоминает Россия, столько всякой дряни наверх всплыло, что одной меньше, одной больше, без разницы. Тем более, именно он не тянет ни на роль Лох-Несского чудовища, ни даже на крокодила. От силы на пиранью, чья сила разве в стайности. Словом, скорее символическая фигура. Не зря же я его при первой встрече про себя назвал чёрным ангелом. Получалось, он – рядовой боец в войске чёрного херувима.

Но странная мысль, будто Юровский – непосредственно мой персональный враг, не оставляла меня. И непонятно откуда появившаяся уверенность, что наши с ним пути-дорожки обязательно пересекутся, тоже. Периодически она за обилием неотложных дел отходила на второй план, но из головы не улетучивалась. Отлежится на задворках и вновь напомнит о себе.

Вот и встретились…

– А он жив?

– Мертвее мёртвого, – ответил Герарди. – Но живуч, гад, оказался. Лайма Адамовна в него пулю за пулей всаживает, а он стоит и только пошатывается. Вся обойма ушла, пока он не свалился. Да и то дёргался ещё, лежа на земле. Увы, но сейчас его