Империи песка - Дэвид У. Болл

class="p1">– Постой, отец. Ты не так понял, – сказал он. – Мы были в туннелях под городом. Мы видели пруссаков в пещере. Одному мы выстрелили из рогатки в глаз и ранили. Сильно ранили. Отец, представляешь? Теперь ему придется возвращаться в Пруссию! Мы помогали городу по-настоящему!

Выслушав часть объяснений сына, полковник поднялся на нетвердые ноги. Поль продолжал говорить. Лицо Жюля багровело, глаза щурились, зубы сжимались. У него тряслись руки. Трубку он швырнул на землю.

– И ты тоже? – спросил он. – Ты тоже издеваешься надо мной? Родной сын желает показать, как взрослому мужчине надлежит воевать с пруссаками? Десятилетний мальчишка сделал то, чего не удалось полковнику? Да как ты смеешь… – Ему не хватило слов, и несколько секунд губы двигались в молчаливом гневе. – Ты малолетний мерзавец! – наконец заявил полковник.

Он ударил сына по щеке, отчего Поль упал и поднял руки, загораживаясь от нового удара. Щека сделалась ярко-красной.

– Отец, пожалуйста, не надо! У меня и в мыслях не было издеваться над тобой. Я сказал правду! Спроси Муссу. Мы действительно ранили того пруссака! Я думал, ты будешь гордиться!

Жюль не слушал. Ему на глаза попался завернутый в тряпку предмет, который при падении выронил Поль. Тряпка немного развернулась, обнажив череп. Покачиваясь, Жюль наклонился и поднял его.

– А это, значит, череп убитого тобой пруссака? – спросил полковник, вытаскивая череп из тряпки. – Боже мой, Поль, где вас обоих носило?! Вы никак начали красть из могил?

Размахнувшись, Жюль отбросил череп. Мусса и Поль были бессильны вмешаться. Ребятам оставалось с грустью смотреть, как Фриц ударился о каменную стену дома. Старый, высохший череп разлетелся на тысячу кусочков. Осталась лишь челюсть, упавшая на землю.

Фриц по-прежнему улыбался.

После трех месяцев в четвертом классе, где учительствовала сестра Годрик, Мусса научился жить в этом школьном аду. Он считал свою жизнь чем-то похожей на жизнь солдата в крепости, где приходится уворачиваться от пуль и принимать «угощение» в виде картечи. Кажется, он научился понимать монахиню, с которой был вынужден сосуществовать, а это давалось ему нелегко. Их отношения по-прежнему напоминали фейерверк, по-прежнему хватало трений и проверок воли на прочность, но, по мнению Муссы, он платил сестре Годрик той же монетой, а порой, пусть и в мелочах, выигрывал. Он знал, что в конце учебного года его ждут неутешительные итоги. Монахиня отказывалась проверять задания, которые он подписывал «Мусса», но так он подписывался везде. Мусса решил, что поговорит с отцом и попросит вообще забрать его из этой школы. Ведь они богаты, очень богаты, и нет смысла продолжать учебу в приходской школе. Отцовские деньги позволяли купить собственную школу и нанять учителей, каких пожелаешь. Правда, все это нужно было облечь в правильные слова и логично представить отцу, но Мусса не сомневался, что они с отцом поймут друг друга. Между тем времени становилось все меньше. Через месяц выдадут табели, и тогда настанет день серьезного разговора с отцом.

После порки, которую Мусса получил за змею, одноклассники, за исключением Пьера, оставили его в покое. Ребята ненавидели и сторонились Муссу и в то же время уважали, пусть и нехотя, за стойкость, с какой он выдержал наказание, и за противостояние сестре Годрик. Мальчишки знали, что у них бы на это духу не хватило, но, возможно, важнее было то, что они знали, что Мусса способен их поколотить.

Если не считать провального табеля, который он наверняка получит, этот год почти ничем не отличался от его предыдущих школьных лет. Мусса был уверен, что выдержит все невзгоды, отчего слегка расслабился.

Вот тогда-то сестра Годрик и увидела его амулет.

Наступило время ежедневной молитвы. Сначала монахиня попросила всемогущего Бога надзирать за юными душами учеников приходской школы, затем воззвала о каре для пруссаков, осадивших город. По мнению Муссы, это была хорошая молитва, хотя, если бы Бог действительно слышал сестру Годрик, как она утверждала, враги были бы давно мертвы. Как всегда, Мусса слушал молитву со склоненной головой, но глаза не закрывал. Это была одна из его маленьких побед и маленьких побед монахини. Если он не закрывал глаза, но склонял голову, сестра Годрик считала, что он оказывает должное почтение Господу, а Мусса ощущал должную степень свободы. Они с учительницей не говорили на эту тему, но оба пришли к компромиссу.

Утром Мусса одевался второпях, и амулет оказался висящим поверх рубашки. Во время молитвы он рассеянно теребил подарок аменокаля.

Получай!

Мусса подскочил. От благодушного состояния не осталось и следа. Паддл монахини и сейчас действовал на него как неожиданный удар грома.

– Мишель, с чем это ты играешь во время молитвы? – спросила сестра Годрик, ткнув в амулет концом паддла.

Мусса отстранился. Она не имела права прикасаться к амулету.

– Да просто так, сестра, – ответил он и стал запихивать амулет под рубашку.

Однако монахиня сжала пальцами шнурок у самого основания его шеи.

– Нет, Мишель, это не просто так. Я не дурочка и милостью Божьей не родилась слепой. Я хорошо вижу, что́ висит у тебя на шее. Я спросила, что это, и ты должен мне ответить.

– Это мой амулет, сестра.

– Ah, une amulette![52] Побрякушка для неверующих. И какое же зло ты отводишь от себя этим амулетом, Мишель?

– Я… не знаю, сестра. Он приносит мне удачу, только и всего.

– Удачу! – презрительно повторила она. – Отдай его мне.

Лицо Муссы вспыхнуло, сердце забилось. Ну почему он сразу не убрал амулет под рубашку, где тот и должен находиться? И почему она так прицепилась к его личной вещи?

– Сестра, он мой. Он принадлежит мне. Он мне нужен. Я никогда его не снимаю. Он спас мне жизнь.

– Надо же, спас жизнь! Какой удивительный амулет, наделенный богоподобными силами!

– Сестра, он спас мне жизнь.

– Отдай его мне!

– Не отдам!

Муссе не верилось, что это происходит на самом деле. Что угодно, только не амулет. Мусса вскочил из-за парты и бросился к двери, однако сестра Годрик поймала его за плечо и грубо вернула на место. Отложив паддл, освободившейся рукой она схватилась за амулет, норовя снять его с шеи. Мусса извивался. От отчаяния его лицо стало красным. Он вцепился в амулет, не давая сестре Годрик его снять, затем разжал пальцы, боясь, как бы монахиня не сломала его.

Сестра Годрик зажала амулет в поднятой руке, показывая всему классу. На темном кожаном шнурке покачивался кожаный мешочек, плотно зашитый по краям, отчего никто не знал о содержимом. Для сестры Годрик это было орудие поклонения дьяволу, языческое приношение ложным богам,