Тильда. Маяк на краю света - Кейт Андерсенн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И пусть киты-убийцы подождут.
Чак, видя мое молчание, торопливо начал пояснять:
— И поэтому… ты вольна не быть моей женой — я понимаю, что испорчу тебе жизнь, коль стану требовать быть рядом с таким вруном, как я, просто потому, что хотела спасти друзей… Ты… свободна, Тиль. Я подарю тебе фамилию Сваля, если хочешь, но не прикоснусь и пальцем, я…
Я тихо рассмеялась. Вот же дурачок. Глаза Чарличка забавно драматично округлились, уголки губ мгновенно упали, а брови скорбно съежились.
— Ты уже прикоснулся. Не раз. И не пальцем.
Чак смутился. Смутился⁈. Я разровняла складку на его лбу указательным пальцем, задержала движение, пока он не посмотрел в мои глаза. И улыбнулась как можно честнее.
— Но это ничего.
— Ты… — все его существо пронзила дрожь. — Дослушай, Тиль… Пока мне хватает смелости. Вот так я думал. Я говорил себе, что ты просто друг, просто Тиль из Стольного, что умеет слушать, открыв рот, уши и сердце, когда зевает, гуляя со мной до рассвета, когда еле стоит на ногах в морозный откат, когда мечтает дать мне затрещину. Очаровательно смущается, когда я ее дразню любовью, верит во что-то лучшее во мне, чего и я не вижу, и меняет свою жизнь на мою, и держит за руку, и… Я не заметил, как мне вдруг стало важно, чтобы ты улыбалась, и потому я осознал, что испорчу жизнь моей доброй Тиль, если останусь рядом, а это то единственное, чего я совершенно точно в жизни не хочу — все эти две недели я надеялся, что смогу держаться подальше, и лишь приказал экипажу не трогать Дика, и проследить, чтобы никто его не обижал…
Я выпучила глаза:
— Ты им рассказал про Дика⁈
Так вот почему никто не выпытывал у меня, почему я появляюсь в темном кубрике лишь на ночь… Вот почему все были столь таинственно предупредительны и выделили гамак у окна, где воняло меньше всего…
Весь «Искатель Зари» в курсе нашей семейной жизни… Прелесть. Возмутительно! Меня охватывали растерянность, злость и растроганность одновременно и поочередно. Что за… большой милый ребенок. И сердиться ведь…
Вспомнила слова Фарра: «пусть я и сержусь чаще, чем думаю, что люблю, но рядом с ней я чувствую себя живым». Брат всегда знал, что говорил…
Он боялся испортить мне жизнь. Вот же глупенький…
— И у меня получалось, хотя, застав тебя в каюте на рассвете… я обрадовался, — Чак виновато почесал затылок, продолжая безмерно мило переживать, глядеть куда угодно, кроме как мне в глаза. — Но сегодня твои мотыльки сказали… нет, ты сказала… что для тебя это все больше, чем дружба. И я хотел… я подумал… я понадеялся… Вдруг это возможно, а я даже… не спрошу?
Его смущение, красные щеки, влажные глаза были столь трогательны… что у меня не хватило сердца водить Чарличка за нос.
Я обняла его крепко-крепко. И поняла, что и сказать-то не знаю, что. Он мастак говорить, а я нет, но ведь все… уже сказано.
— И что ты хочешь спросить?
— Ты…
Наверху забили в склянки, топот полусотни ног по палубе, казалось отбивает такт по самым почкам.
И крик «свистать всех наверх!».
Абсолютный раздрай в глазах Чака, который понимает, что как члены экипажа мы обязаны подчиниться приказу, но как люди — если не договорим сейчас, то кто знает, что потом…
— Чарличек, — поэтому просто сказала я, понимая, что это у Ро и Фарра получается не обращать внимания на то, что они заложники и выяснить все на виду у всех, а я китов-убийц отодвинуть в сторону так запросто не смогу. — Я тоже тебя люблю.
Рыжая физиономия расцвела. Сначала неуверенно и робко, а потом — абсолютно, до самой последней черточки. Чак обхватил меня под ребрами, закружил, едва не обив мне щиколотки о стены сквозь тонкую кожу сапог.
— Правда? Мне не показалось? Ты правда все это время…
— Да. Поставь меня и… пойдем уже… Если хоть половина страшилок — правда…
— … то мы умрем как настоящие влюбленные.
Чарличек послушался и поставил меня на пол, весело чмокнул в щеку и, схватив за запястье, потащил за собой. Сумасшедший. Я умирать не собираюсь. Не хочу. Уж точно не сегодня. Когда он, кажется, любит МЕНЯ.
— На палубе от меня не отходи. Дрока уже выбросило за борт.
Меня будто окатили ледяной водой, и все наваждение признания исчезло, как красивый сон, что совершенно точно не мог быть явью.
Дрока больше нет⁈. Я остановилась возле тех самых пяти ступеней, свободной рукой оттянула вдруг ставший тесным ворот свитера. Легкие сковало, сразу все смерти перемешались там… где было так страшно, так невероятно…
Чак обернулся. Ударил себя по губам.
— Прости, вот я идиот, не подумал… Мы вытащили его, Тильдик. Твой друг промок и продрог, перепуган до смерти, но жив и здоров.
Вытащили… Но меня уже трясло. Словно наяву увидела родителей на плоту, юркие серые тела сирен, острые зубы, безнадежность дна, смерть… ИХ вытащить было некому… И все, что есть теперь — мамина шкатулка с записями о прятках на острове Гудру. Я знаю, знаю, что это жизнь, проклятое «селяви», и я взрослая, и это все случилось так давно, я пережила это тогда, и я пережила это сейчас… Но здесь стоял Чак, который совершенно неожиданно пришел взять мою душу за руку и отвести куда-то, где жизнь течет совсем иначе… Смотрит на меня, как на самое большое сокровище на свете… И, как и предрекала Ро, затолканная внутрь боль неожиданно вышла наружу с новой силой.Крупные слезы горошинами покатились на щеки. Вероятно, смывая сиренову слизь.
— Трусишка…
Чак без колебаний привлек меня к себе. Тепло, колючий воротник такого же свитера так же пахнет козой, серапе уже пропахло солью моря… Я продолжила рыдать, а он гладил меня по голове. Я… мне так не хватало вот этого чувства абсолютной, пусть и призрачной безопасности и тепла в объятиях того, кто… оказывается, любит, что даже начала захлебываться.
— Ну, что ты?.. Я тебя так напугал признанием? Так я ведь и сам…
Я замотала головой у него под подбородком, стукнула кулаками
