Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин

музы близнецы». Себя самого Вяземский никогда не поставил бы в ряд, включающий поэтов по преимуществу, поэтов от Бога, – Дельвига, ничего путного не написавшего, Вяземский в этот ряд включает.

А вот что пишет о той же особенности Дельвига П. Анненков в своих замечательных «Материалах для биографии А. С. Пушкина»: «Дельвиг был истинный поэт, но поэт в душе, лишенный способности воспроизведения своих созданий. От него чрезвычайно много ожидали и, как кажется, особенно за способность развивать планы новых произведений и вообще придумывать содержание поэм. Строгость идеи, глубина чувства, значение лиц и происшествий в его неосуществленных фантазиях были таковы, что раз В. А. Жуковский при рассказе об одной из замышляемых им поэм сказал, обнимая будущего творца: “Берегите это сокровище в себе до дня его рождения”».

«Но день рождения не наступил», – завершает свое сообщение Анненков.

Закончив Лицей в числе последних учеников (кажется, четвертым от конца) и не имея наследственного богатства, Дельвиг вынужден был служить, зарабатывать на жизнь. Скажу сразу: никаких надрывных, «экзистенциальных» нот из этого факта извлекать не нужно. Дельвиг справлялся с жизненной борьбой. Ленивец сонный оказался на поверку дельным человеком. Понятно, что для служебного своего преуспеяния Дельвиг «не гнул ни совести, ни помыслов, ни шеи», т. е. он не вкладывал в служебные занятия душевных сил, нужных ему для другого, настоящего дела. Места службы менял он часто, нигде не задерживаясь: побывал в департаменте горных и соляных дел, побывал в Министерстве финансов – конечно, на самых ничтожных должностях… В ту пору повстречал он Баратынского, «боровшегося с судьбой суровой», «погибавшего» в холодном Петербурге, – и взял его на буксир. Известно, что именно Дельвиг приохотил Баратынского к поэзии, он же пристроил в печать без ведома Баратынского первые его стихи, – а пока что Дельвиг и Баратынский поселяются вместе (1819 год) и ведут самое веселое, безалаберное, полубогемное, полунищенское существование. Такая жизнь – лучший дар молодости; счастлив тот, кому такая жизнь вовремя дается, счастлив тот, от кого она вовремя отнимается. Поэт Некрасов полагал, что молодая душа «крепнет под грозой»; но в ясную погоду молодая душа правильнее и полнее формируется, запасая между делом массу ценных качеств, которым, возможно, предстоит окрепнуть под неизбежными бурями и грозами взрослой жизни. Известно, что Дельвиг и Баратынский в эти годы сочиняли на ходу «и вместе, и порознь <…> много стихов, не попавших в печать», – одно из таких стихотворений случайно сохранилось; сохранилось также свидетельство о том, насколько нравилось Пушкину это стихотворение:

Там, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике низком,

Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом.

Тихо жили они, за квартиру платили не много,

В лавочку были должны, дома обедали редко.

Часто, когда покрывалось небо осеннею тучей,

Шли они в дождик пешком, в панталонах трикотовых тонких,

Руки спрятав в карман (перчаток они не имели!),

Шли и твердили, шутя: «Какое в россиянах чувство!»

В октябре 1821 года титулярный советник (9-й класс Табели о рангах) Дельвиг переходит на службу в Публичную библиотеку, под крыло к просвещенному вельможе А. Н. Оленину. Баснописец Крылов становится непосредственным его начальником. Казалось бы, живи и радуйся. Но Оленин был начальником строгим. Конечно, он ничего не имел против поэтических занятий своего подчиненного (все-таки он был вельможей просвещенным), но ему не хотелось, чтобы эти занятия вредили службе. Снова и снова требует он от Дельвига заняться вплотную порученным ему делом, – Дельвиг всячески изворачивается и уклоняется. Современники хорошо знали, что обычное занятие Дельвига «пить и спать и, кроме очень глупых <…> разговоров, ничего не делать», что Дельвиг «обыкновенно просыпался очень поздно, и разбудить его преждевременно было почти невозможно», – то есть, они знали, что Дельвиг категорически не способен к сколько-нибудь регулярной службе. В мае 1825 года Дельвиг вынужден был покинуть Публичную библиотеку с некоторым скандалом, не получив следующего чина, вообще-то полагавшегося ему за выслугу лет.

Впрочем, к этому времени он уже отыскивает прочное место в жизни. С конца 1824 года начинает выходить его альманах “Северные цветы”, сразу же оставивший за флагом “Полярную звезду” Бестужева и Рылеева, – превзошедший ее «качеством и подбором материала, типографской внешностью, иллюстрациями» (Томашевский). С прекращением же “Полярной звезды”, т. е. после 1825 года, “Северные цветы” «становятся единственным русским альманахом, объединяющим литературные силы, а дом Дельвига – своего рода центром столичной литературы» (В. Э. Вацуро). Стать в «центре столичной литературы» в 27 лет от роду, стать вообще одним из лучших издателей в русской истории Дельвиг сумел, вовсе не отказываясь от своих вредных привычек («пить и спать»). Художников друг и советник занимался делами, не становясь при этом дельцом. Литературные силы объединялись вокруг него, потому что лучшие люди к нему тянулись, а дотянувшись – оставались с ним навсегда, потому что сотрудничать с Дельвигом было интересно, легко и приятно.

Успех «Северных цветов» принес Дельвигу относительную материальную независимость, но не обогатил его. Сам Дельвиг смотрел на себя как на «хорошего министра финансов» для Пушкина, как на «хорошего управителя» для Баратынского. Он радовался тому, что способен красиво издать и «продать выгодно» сочинения своих великих друзей, «возвышенных певцов», а потом с особенным удовольствием присылал им честно заработанные деньги. Сотрудники по издательской деятельности были им подобраны замечательные – Плетнев и Сомов (последнего Дельвиг превратил «из противника в сотрудника, а из сотрудника – в друга»). В изданиях Дельвига печатались лучшие русские поэты – Крылов и Жуковский, Вяземский и Языков. Козлов напечатал у него «Вечерний звон», Пушкин – «Дар напрасный, дар случайный…» и «Воспоминание», Жуковский – «Торжество победителей», Баратынский – «Мой дар убог, и голос мой негромок…», «Череп», «Музу», «Последнюю смерть». Дельвиг первым начал широко печатать московских любомудров; со страниц его альманаха шагнул в литературу Гоголь; Дельвиг, вы помните, отважился напечатать и катенинские «Размышления и разборы». Возможно, в русской истории были издатели не хуже Дельвига (Катков, например), но не было у нас издателя проще, милее и человечнее.

В октябре 1825 года Дельвиг женится на Софье Михайловне Салтыковой, – женится по страстной любви; возникшая необходимость в твердом заработке гонит его опять на службу. Дельвиг получает место чиновника в министерстве внутренних дел, здесь он достигает наконец чина коллежского асессора, переходит в 8-й класс Табели о рангах, но эта служба, по замечанию Томашевского, «была связана с какими-то ревизиями губерний и сопряжена с частыми разъездами, отвлекавшими Дельвига от литературной работы». Служба изнуряет Дельвига, он начинает прихварывать, обычная петербургская простуда, привязавшись к нему