Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин

Петр Андреевич взирал иногда на крестьян с крыльца своего помещичьего дома, иногда – приторговывал ими; Алексей Васильевич нередко объезжал крестьянские дворы по поручению отца, стараясь скупить подешевле излишек скотины, в крестьянском хозяйстве расплодившейся… Князь и прасол разные во многом люди, но они одинаково – не крестьяне. Решающее преимущество Вяземского-поэта перед поэтом Кольцовым заключается в том, что Петр Андреевич никогда не писал о том, как весело ему было во время оно «выбелить железо о сырую землю»; Петр Андреевич ясно сознавал, что такого времени в его жизни не было. «Крестьянская поэзия» Кольцова – это мечта о крестьянском труде, это, по сути дела, стилизация.

Клюев, первый крестьянин, в русской поэзии утвердившийся, говорил о Кольцове следующее: «Кольцов – тот же Васнецов: пастушок играет на свирели, красна девка идет за водой, мужик весело ладит борону и соху (вполне очевидно, что Николай Алексеевич под модною маркой Васнецова рассказывает здесь о Венецианове. – Н. К.); хотя от века для земледельца земля была страшным Дагоном: недаром в старину духу земли приносились человеческие жертвы. Кольцов поверил в крепостную культуру и закрепил в своих песнях не подлинно народное, а то, что подсказала ему усадьба добрых господ, для которых не было народа, а были поселяне и мужички. Вера Кольцова – не моя вера, акромя “жаркой свечи перед иконой Божьей Матери”».

В сходном ключе размышляет над книгой Кольцова Ф. К. Сологуб: «Кольцов – не народный поэт <…> Его народ не знает не только по невежеству, но и по несходству <…> Народный поэт вдохновляется чувствами своего народа, Кольцов получал вдохновение от прошлого народной жизни, да из книг».

Среди профессиональных литературных критиков лучше и полнее других писал о Кольцове Валериан Майков. Приведу ряд суждений В. Майкова о нашем поэте. «Человек, тревожимый великими вопросами и не знакомый с тем, как решало их человечество». «Кольцов всю жизнь свою был жертвою великой внутренней драмы, которая постоянно терзала его деятельную душу и поддерживалась в своем горестном характере убийственною несоразмерностью великих потребностей и сил, данных природой, с ничтожной суммой сведений, приобретаемых исключительно путем эрудиции». «Главным источником его нравственных страданий был недостаток образования». «Более всего на свете Кольцов любил искусство и науку; но ни с тем, ни с другим не имел средств ознакомиться так, как хотел и как необходимо ознакомиться для того, чтоб они питали душу».

Книжник, стилизующий себя под землепашца, книжник, страдающий от недостатка образования и книг, – таков малоутешительный итог наших совместных размышлений о Кольцове как о поэте.

Но мы видели только что, как сам Клюев – человек, с предельной строгостью относившийся к чужому художественному творчеству, – с одобрением припоминает яркую и сильную строфу, венчающую кольцовское стихотворение «Урожай» (единственное стихотворение Кольцова, которое Пушкин захотел увидеть напечатанным в своем журнале):

Но жарка свеча

Поселянина

Пред иконою

Божьей Матери.

Силы, данные Кольцову «природой», были действительно велики. На третьем чтении мы с вами вспоминали веское суждение К. Аксакова о поэзии Державина – сегодня, как и во все будущие времена, мы можем с чистой совестью повторять его дословно, применяя к Кольцову: «Мощный талант Кольцова метал иногда, из-под глыб всяческой лжи, молнии истинно русского духа».

Рассмотрим за недостатком времени одну только подобную молнию. Но для начала скажем два слова о характере русского человека, каким он изображен в поэзии Некрасова. Некрасовский крестьянин ведь постоянно ноет, постоянно «стонет под телегой» и вообще – терпит то, «чего терпеть без подлости не можно», в некие же ключевые моменты своего бытия – хватается за нож или за кистень. Вполне непонятно, как с подобным, чисто истерическим, типом поведения, русский человек умудрился колонизировать одну шестую часть земной суши и победить во множестве войн? И все сразу становится понятным, когда взгляд наш падает на простые слова, с которыми в стихотворении Кольцова «Последняя борьба» обращается к судьбе русский человек:

Не грози ж ты мне бедою,

Не зови, судьба, на бой:

Готов биться я с тобою,

Но не сладишь ты со мной!

У меня в душе есть сила,

У меня есть в сердце кровь,

Под крестом – моя могила;

На кресте – моя любовь!

Мужество, которое реально ощущал в себе мещанин Кольцов, не было специфически мещанским (тем более – мечтательно-крестьянским) мужеством. Точно такое же мужество обнаружил и изобразил Кольцов в характере боярина Пушкина (в замечательном стихотворении «Лес», которым Кольцов откликнулся на гибель поэта):

У тебя ль, было,

В ночь безмолвную

Заливная песнь

Соловьиная…

У тебя ль, было,

Дни – роскошество, —

Друг и недруг твой

Прохлаждаются…

У тебя ль, было,

Поздно вечером

Грозно с бурею

Разговор пойдет;

Распахнет она

Тучу черную,

Обоймет тебя

Ветром-холодом.

И ты молвишь ей

Шумным голосом:

«Вороти назад!

Держи около!»

Нельзя сказать даже, что Кольцов воспевает мужество – он просто свидетельствует о том мужестве, которое в народном характере есть.

И источник этого мужества указан поэтом в последних двух строчках стихотворения «Последняя борьба» с большой, как мне представляется, точностью.

Напоследок скажу два слова на тему, которая может показаться кому-то неожиданной. Тема эта: Языков и Кольцов.

Я что тут хочу сказать? Посудите сами: вот поэт Кольцов, наделенный от рождения кое-каким поэтическим талантом и почти полностью лишенный тех сведений, которые поэту необходимы. И вот поэт Языков, более Кольцова одаренный и к тому же блестяще образованный, собравший все сведения о поэтическом искусстве, какие только можно было в первой половине XIX столетия собрать. Вот они совершают каждый свое поэтическое поприще, а в результате – оказываются где-то рядом! Наверное, поэт Языков «на бесстрастном безмене истории» весит чуть больше, чем поэт Кольцов, но не настолько уж и больше! Колоссальная разница в начальных условиях должна была бы и на итоговом результате отразиться! Ан нет… Ясно же, что Языков в итоге дал меньше, чем мог и должен был дать, Кольцов же просто переспорил свою судьбу и, прыгнув выше головы, дал намного больше, чем было ему назначено. В чем тут причина? Вроде бы Языков был не менее Кольцова трудолюбив, к таланту своему относился столь же ответственно… Невозможно указать на