Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин

случилось с поэтом Майковым во время Крымской войны? За какую такую вину Майков подвергся ругательствам, оскорблениям и умолчаниям, растянувшимся на долгие 26 лет?..

Случилось ему написать стихотворение «Коляска».

Незатейливое произведение, выразившее, с одной стороны, общее мнение о личности императора Николая I, бытовавшее в русском обществе в начальную пору Крымской войны (стихотворение Майкова написано в марте 1854 года), с другой – особое отношение поэта к императору, поддержавшему в свое время его скромные первоначальные стихи.

Приведу первую половину этого реакционного, наводящего ужас на все благородные сердца, стихотворения:

Когда по улице, в откинутой коляске,

Перед беспечною толпою едет он,

В походный плащ одет, в солдатской медной каске,

Спокойно-грустен, строг и в думу погружен, —

В нем виден каждый миг державный повелитель,

И вождь, и судия, России промыслитель

И первый труженик народа своего.

С благоговением гляжу я на него,

И грустно думать мне, что мрачное величье

В его есть жребии…

Отмечу, что во второй половине реакционного стихотворения «Коляска» Майков сообщил, что у императора Николая в современном мире есть целое сонмище хулителей и выразил робкую надежду на то, что когда-нибудь завеса лжи развергнется и потомство сумеет разгадать личность императора Николая.

Конечно, не самое волшебное стихотворение в истории русской поэзии. В нем слишком прямолинейно отразилась злоба дня, – отразились, повторюсь, те чувства, которые испытывал в марте 1854 года всякий петербургский обыватель, ожидавший со дня на день высадки десанта с английских кораблей, маячивших возле Кронштадта. Именно что немузыкальное, «в лоб» написанное стихотворение… Но оно такое безобидное! Точно ли оно послужило причиной «ругательств, оскорблений, умолчаний», растянувшихся на 26 лет?

Не сомневайтесь. Послужило.

Передовые западники единодушно признали автора «Коляски» подлецом. В популярном «Послании к Лонгинову», написанном первыми лицами тогдашней редакции «Современника»: Некрасовым, Тургеневым и – увы! – Дружининым, нашему герою посвящены такие строки: «И Майков Аполлон, поэт с гнилой улыбкой, // Вконец оподлился, конечно, не ошибкой…»

С этого момента «умолчание о существовании» Майкова становится для либеральной прессы простой обязанностью. Но (отдадим должное либеральной прессе), считая необходимым о подлеце Майкове молчать, она не считала необходимым при первой случайной встрече бить Майкову морду.

Передовые славянофилы отнеслись к поэту суровее.

Начну издалека. В 1855 году Майков, написал маленькую поэму «Рыбная ловля», которую я сегодня упомянул среди превосходных майковских сочинений, и посвятил ее С. Т. Аксакову. Старик Аксаков откликнулся на эту любезность через два года ответной любезностью, посвятив Майкову стихотворение «17 октября», тоже написанное на тему рыбной ловли.

Но в том-то и дело, что старик Аксаков, будучи человеком истинно русским (как и сам Майков), не был никогда, в отличие от своих детей, передовым славянофилом. Когда же Майков в 1855 году приехал в Москву и выразил желание «познакомиться с семьей Аксаковых», то именно со стороны молодых Аксаковых «были приняты все меры, чтобы визит не состоялся».

Вера Аксакова заносит в свой дневничок, что «этот Майков хотел было приехать знакомиться в Абрамцево, но ему посоветовали этого не делать». Заодно она сообщает с чувством некоторой гадливости, что этот Майков есть «идеал <…> благонамеренного казенного писателя».

Кто же именно посоветовал Майкову не ездить никогда в Абрамцево? Да не кто иной, как певец соборности Хомяков. Алексей Степанович формально предупредил Майкова, что при виде нежеланного гостя Константин Аксаков может почувствовать в себе «раж», а вода в реке Воре «очень холодная».

И кто же из нас, рассмотрев этот эпизод, усомнится в высшем благородстве Хомякова и К. Аксакова! Конечно, они правильно оценили личность Майкова. Конечно, только вконец оподлившийся человек, только казенный благонамеренный писака мог утверждать в 1854 году, что в судьбе императора Николая есть какое-то «мрачное величье». Конечно, в марте 1854 года порядочному человеку следовало писать другие стихи о России – и именно такие, какие сочинял в ту пору Хомяков, певец соборности: «В судах черна неправдой черной // И игом рабства клеймена; // Безбожной лести, лжи тлетворной, // И лени мертвой и позорной, // И всякой мерзости полна».

(В свое время я назвал Хомякова и К. Аксакова «горе-монархистами». Приведу теперь ряд высказываний И. Аксакова, извлеченных из писем к родным и близким, которые он писал в годы Крымской войны. Вы знаете, конечно, что Иван Сергеевич в ту пору вступил в ополчение. Поступок достойный! Но вряд ли вы знаете, что И. Аксакову пришлось оправдываться за этот поступок перед своими домашними.

Вот что он пишет: «Вступать в ополчение не значит согласиться на разыгрываемую комедию, а значит изъявить готовность участвовать в опасностях, угрожающих России, чьей бы виной они ни были навлечены». Таким образом, «вина русского правительства» для младшего Аксакова так же несомненна, как и для других членов славянофильского кружка. Но он соглашается участвовать в «комедии», т. е. вступает в ополчение, несмотря на то, что оно называется «ополчением» просто, а не «земским ополчением», несмотря на то, что дружины в этом самом «ополчении» называются «по номерам, а не по городам», – несмотря ни на что вступает! В общем, этот славный юноша прощает отвратительное русское правительство откуда-то сверху – то есть, конечно, не прощает, но соглашается записаться в ополчение, – из-за опасностей, угрожающих России в Крымской войне, случившейся по вине ее правительства, а также из-за своего личного благородства. Такой молодец! Такой патриот…).

Иной читатель из числа либералов заметит, пожалуй, что называть поэта подлецом за написанные им искренние, глубоко личностные стихи, угрожать утоплением в холодной реке, – было, конечно, не совсем правильно. Но ведь и Майков нарушил одну из заповедей, которыми регулируется жизнь подлинного поэта, нарушил прямое указание великого Тютчева:

Всю жизнь в толпе людей затерян,

Порой доступен их страстям,

Поэт, я знаю, суеверен,

Но редко служит он властям.

А ведь Майков прекрасно сознавал значение Тютчева, называл себя «духовным крестником его», писал в конце жизни, что «знакомство с Ф. И. Тютчевым <…> поставило меня на ноги, дало высокие точки зрения на жизнь и мир, Россию и ее судьбы»! И все-таки нарушил завет Учителя. Для власти, для ливреи согнул-таки помыслы и шею, подслужился-таки к правительству… Вот вы говорите: он был искренен. Вздор! Какая разница, батенька, искренне или неискренне человек поклонился золотому тельцу, покадил Ваалу? Что-то же ведь получил Майков за свои верноподданнические стишки – орден какой-нибудь? внеочередной чин? субсидию? аренду?

Отвечу своему читателю-либералу: окстись, голубчик. Какие аренды?! О чем ты вообще