Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одно из узловых событий в этом сползании произошло во вполне еще благополучном ХVII столетии, когда Паскаль выступил с «Письмами к провинциалу», направленными против ордена иезуитов.
А Паскаль ведь не просто так себе великий человек: великий физик, великий математик, великий писатель… Паскаль еще – человек великой совести.
И как понятно его негодование против иезуитов! Такая действительно гадость – эти люди, наводнившие Францию, отбросившие на великую страну, переживающую Золотой век своей культуры, заслуженно доминирующую в мире, какую-то грязноватую тень. Их влияние непомерно, их намерения неисповедимы, их мораль («цель оправдывает средства») вызывает заслуженное презрение… Они опасны, эти люди. Нельзя их терпеть!
И вот Паскаль мобилизует весь свой гений, чтобы эту гадость изжить, чтобы эту болячку на теле прекрасной Франции уврачевать. Паскаль мужественно пренебрегает опасностями, которые угрожают ему, если его авторство вдруг откроется…
Так рождается книга, которой лучше было бы не родиться.
Потому что, хотя Паскаль победил и орден иезуитов в конечном счете был из Франции выведен, никакое такое полное и окончательное уже счастье Францию в результате не постигло. Наоборот! Высшей точкой в истории Франции остался как раз век Людовика XIV – век, когда в великой стране все было на месте: на своем месте Мольер, на своем месте Паскаль, на своем месте Буало, на своих местах – иезуиты, мадам де Ментенон, крепость-тюрьма Бастилия… Можно было бы сказать: при иезуитах Франция была великой, а без них сделалась постепенно черт знает чем (каковое состояние Франции мы с огорчением наблюдаем сегодня), но так говорить неправильно. Отцы иезуиты вообще не при чем, дело не в них.
Дело в методе, который Паскаль изобрел: в методе прискребстись, в методе обгадить, в методе подколоть сильного противника, которого по-другому нельзя даже потревожить, нельзя пошатнуть… Дело в силах, которым Паскаль расчистил «тесную и честную» дорогу. Дорогу, по которой двинулись все разрушители в мире (от великого еще Вольтера до принципиально невеликой биомассы современных «цветных» революционеров). Любой из них действовал и действует по лекалам Паскаля.
Вся диссидентская вонь в мире – от него.
И какая в сущности малость – то зло (действительное зло), которое неправильный (действительно неправильный) орден иезуитов причинил миру в сравнении с тем злом, которое причинили миру «Письма к провинциалу», написанные христианнейшим мыслителем Паскалем. Иезуиты, при всех своих недостатках, верили в Бога и пытались, на свой салтык, Христу Спасителю сослужить. Люди, которым расчистил дорогу Паскаль, просто не нуждались в гипотезе о существовании Бога.
Как же опасно мы все ходим! Если такой человек, как Паскаль, реально поработал злу, – на что мы-то надеемся?
Хотя… Кто как не Паскаль (раз в жизни ошибшийся) дает нам возможность, внимательно к его опыту присмотревшись, получить важную информацию о путях зла, получить против зла дополнительную прививку.
Всего-то и требуется от нас – не распаляться, не затевать всемирно-исторических походов против сил тьмы. Перетерпеть какие-то неприятности, которыми окружающая нас реальность реально нас окружает. Не бороться вообще с чужими грехами. Не швыряться в окружающее нас зло ни бомбами, ни письмами к провинциалу. Всегда помнить о главном: как бы ни была плоха сегодняшняя реальность – завтрашняя реальность может стать намного хуже. И она станет хуже, если мы не перестанем гневить Бога своей бездумной торопливостью, своей тупой нетерпимостью к недостаткам жизни, нас окружающей.
«Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве <…>. Победишь себя, усмиришь себя – и станешь свободен как никогда и не воображал себе, и начнешь великое дело, и других свободными сделаешь, и узришь счастье, ибо наполнится жизнь твоя, и поймешь наконец народ свой и святую правду его».
Повторю еще раз: хотя и стоит Фет в начале большого пути, заведшего мир человеческого искусства в тупик, не стоит осуждать поэта за случившееся. Глупо спрашивать с барометра, предсказавшего бурю, за разбитые в теплице стекла. Барометр только следит за атмосферным давлением – погоду он не делает.
Поэзия Фета потому только становится в «Вечерних огнях» суггестивной и нервной, что в России исчерпались возможности для вольной и неторопливой поэзии. Солнце поэзии закатилось, наступили ранние сумерки.
И я не случайно отметил, что поэзия Фета только становится в «Вечерних огнях» нервной и нетрезвой. Я безмерно эту нервность ценю, я сам от этих стихов хмелею, я очень люблю «Вечерние огни». Но сам Фет до «Вечерних огней» (первый выпуск которых появился в 1883 году) писал немного по-другому. Был ярко-талантливый ранний Фет, уже в начале 40-х годов создавший такие шедевры лирической русской поэзии, как «Не здесь ли ты легкою тенью…», «На заре ты ее не буди…», «Облаком волнистым // Пыль встает вдали…», «Я пришел к тебе с приветом…», и был срединный Фет: поэт, свободно существовавший в рамках большого стиля.
Об этом срединном Фете необходимо, конечно, сказать несколько слов отдельно.
Вспомним шестое чтение, на котором я впервые заговорил о том, что поэзия – не вполне человеческое дело. Что без «таинственной руки», как-то там набрасывающей на нужные головы семена нужного таланта, никакой поэзии вообще не было бы. Впоследствии мы не раз и не два к этому бесспорному тезису возвращались.
Приведу дополнительные иллюстрации к нему.
Постараемся взглянуть со стороны на исторический путь Российского государства – путь, растянувшийся к сегодняшнему дню на 1156 лет.
Бездна времени! Огромное историческое пространство!
Выделим в этой бездне одну элементарную частицу, одну песчинку: трехлетний промежуток между 1829 и 1831 годами. В центре промежутка Болдинская осень со всеми ее шедеврами, а на периферии, смотрите: «Мой дар убог, и голос мой негромок…» Баратынского, «Цицерон» Тютчева, «Ангел» Лермонтова, «Песнь бродяги» Федора Глинки…
Ну что это? Как понять (хочется же понять), почему до 1829 года стихов подобного уровня не было? Почему после 1831 года стихи подобного уровня сделались величайшей редкостью?.. Ответ на эти вопросы знает тот, кто знает, почему птицы перекликаются в вершинах деревьев в мае, а в августе – не перекликаются.
Николаевское царствование – веселый месяц май для русской поэзии. Ее лучшая пора, ее светлая вершина. Если вспышку 1829–1831 годов можно еще объяснить «энергией заблуждения» русского общества, безосновательно ожидавшего от нового царствования славы и добра, то чем объяснить ту вспышку, которая произошла в самом конце царствования, – на фоне «мрачного
