Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не нужно обладать абсолютным музыкальным слухом, чтобы услышать самобытный фофановский звук во многих стихотворениях Брюсова, Бальмонта, Северянина, Маяковского…
Вслушайтесь в раннюю (1884 года) строфу Фофанова:
Столица бредила в чаду своей тоски,
Гонясь за куплей и продажей.
Общественных карет болтливые звонки
Мешались с лязгом экипажей.
Ничего не напоминает?
А за нижеследующими грациозными строчками проглядывают, несомненно, будущие рожки Михаила Кузмина:
Тихо бредем мы четой молчаливой,
Сыростью дышат росистые кущи,
Пахнет укропом и пахнет крапивой,
Влажные сумерки гуще и гуще…
Там – за лесами, в синеющей дали,
Кажет луна окровавленный кончик…
В окнах иных огоньки замигали…
Вон наша дачка и вон наш балкончик!
Мы утомилися долгой прогулкой;
Верно, давно поджидает нас дома
Чай золотистый со свежею булкой…
Глупое счастье – а редким знакомо!
Фофанов – горожанин в третьем поколении, гражданин Петербурга и Гатчины, однако поэтическую известность принесли ему стихи о природе, наподобие следующих:
И дрожит под росою душистых полей
Бледный ландыш склоненным бокалом, —
Это май-баловник, это май-чародей
Веет свежим своим опахалом.
Или следующих:
Под напев молитв пасхальных
И под звон колоколов
К нам летит весна из дальних,
Из полуденных краев.
……………………………………
И в саду у нас сегодня
Я заметил, как тайком
Похристосовался ландыш
С белокрылым мотыльком!
Сам Фофанов особенно дорожил подобными образами, которые, по меткому замечанию журналиста И. Ясинского, словно бы «взяты из галантерейной лавки», и видел именно в них фирменное отличие своей поэзии.
Впрочем, и эти «находки» Фофанова не остались без следа в искусстве будущего. По справедливому суждению современного исследователя С. В. Сапожкова, они «чем-то предвосхищают экстравагантный пейзажный стиль художников “Мира искусства”». Вершин же мировой славы галантерейный фофановский стиль достиг в творчестве У. Диснея.
Бесспорный и очевидный талант Фофанова был замкнут сам на себя, он принципиально не мог развиваться, поскольку обладателем таланта был человек, всесторонне и глубоко необразованный.
Выпертый из четвертого класса городского училища Петербурга, Фофанов нигде больше не учился и пополнял образование бессистемным чтением. Любимыми авторами были у него «Некрасов, Кольцов и Пушкин» (в таком именно порядке).
Можно себе представить, какой беспорядок царил у поэта в голове…
Как все необразованные люди, он находил снова и снова простые ответы на непростые вопросы жизни. Бессистемное чтение неизбежно склоняло его на ту сторону, которая в России второй половины ХIХ века сделалась уделом всех средних умов, – на сторону либеральную. Так что напрасно радовался Фет, просмотревший наискосок первый стихотворный сборник Фофанова, отсутствию в нем поганой гражданской скорби. С гражданской скорбью все было в порядке у Фофанова.
Не менее десятка стихотворений посвятил он в первой половине 80-х годов казненным народовольцам («Хоть грустно мне за них, но я горжуся ими…»), в году 1889 сочинил гимн деятелям славной эпохи 1860-х годов:
При них порвалися гнилого рабства звенья…
(Заметим попутно, как точно употребляет слова Фофанов: крестьянская реформа осуществилась не «благодаря» славным деятелям, а именно что «при них» – все эти чернышевские и добролюбовы ничего для реформы не сделали – они, по слову Достоевского, «только свистели».)
В 1905 году Фофанов сочиняет поэму о революции «Железное время».
Пятью годами раньше Фофанов набрасывается вдруг ни с того ни с сего на декадентов:
Бьют они в горячечную грудь,
И вопят они о чем-то непонятном, —
хотя что плохого сделали ему декаденты? Брюсов и Бальмонт видели в Фофанове учителя (не единственного, конечно же, но – учителя) и печатно о том сообщали. Мережковский пел ему дифирамбы…
Что тут скажешь? Фофанов действительно человек нелепый. Тот же Ясинский назвал однажды нашего поэта (и своего приятеля) «сочетанием идиота и гения». Сологуб более точно, наверное, назвал Фофанова «продуктом полного сгорания» своей эпохи.
На втором чтении мы вспоминали поэта Кострова Ермила Ивановича, который был абсолютно незащищенный человек и хронический алкоголик, но который мог в царствование Екатерины Великой жить, писать и переводить, пользуясь поддержкой таких людей, как Потемкин, Суворов, Шувалов… 35 лет прожил в результате Костров, кое-какой след на земле оставив.
Но Фофанов-то смог прожить на земле 49 лет и достаточно глубокий след в искусстве оставить, потому что в царствование Александра III талантливого поэта ободряли со всех сторон, всячески водили его на помочах! Суворин выплачивает ему пенсию, Репин пишет с него портрет, Брюсов в 1900 году является к Фофанову в Гатчину как ученик к учителю; его сажают в президиум Общества Любителей Русской Словесности в Москве в день столетнего юбилея Пушкина… Случевский и М. Меньшиков, Майков и Лесков, Чехов и Розанов так или иначе Фофанова поддерживают. Даже уличные сорванцы в Гатчине своего городского сумасшедшего не задирают, даже дети в Гатчине любят «Фофана»…
Нет, в дореволюционной России поэту жить было еще можно!
Приведу в заключение несколько малоизвестных фактов, касающихся отношений нашего поэта с Иоанном Кронштадтским.
Лидия Тупылева в юности окормлялась у будущего святого и, склоняясь в ту пору к монашеству, просила у старца благословения. «В миру надо спасаться!» – остановил ее тот. Впоследствии, будучи уже невестой, девушка обращается к старцу с просьбой разрешить ее сомнения: стоит ли ей вступать в брак, ведь жених пьет… Иоанн Кронштадтский отвечает: «Все равно – пусть хоть и пьет, – выходи за него! Это твое назначение».
В 1901 году Фофанов побывал у отца Иоанна Кронштадтского на исповеди и впоследствии так рассказал об этом событии:
«После нескольких незначительных фраз, к моему удивлению, отец сказал вкрадчиво: – Говорят, что ты пьешь… но ты не пьяница! Бросить можешь! Только враг тебе завидует, потому что твой дар от Бога! У тебя большой дар! – глядя утвердительно и странно, повторил он – продолжал, волнуясь и повышая голос: – А враг завидует и вот так и хочет тебя в бездну!.. в бездну… в бездну бросить!.. вот так и крутит, потому что завидует Божьему дарованию».
Если помните, Вяч. Иванов, размышляя о том, «как делят душу Бог и дьявол» (речь идет в данном стихотворении о судьбе многострадального Иова), меланхолически замечает: «Кому ты сам пойдешь, кому // Судьбы достанутся обломки…»
