Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какое-то возвратное развитие произошло однажды с Брюсовым: от первоначальных пробок и Дарвина он возвысился ненадолго до великого христианского философа Лейбница – с тем только, чтобы потом навсегда уже откатиться назад: к Писареву и к пробкам. Правда, непростой он был человек. Трудно его понять. Почти невозможно.
Есть у Брюсова довольно страшное стихотворение «Товарищам интеллигентам (инвектива)», написанное в 1919 году:
Еще недавно, всего охотней
Вы к новым сказкам клонили лица:
Уэллс, Джек Лондон. Леру и сотни
Других плели вам небылицы.
И вы дрожали, и вы внимали,
С испугом радостным, как дети,
Когда пред вами вскрывались дали….
………………………………………………………..
То, что мелькало во сне далеком,
Воплощено в дыму и в гуле…
Что ж вы коситесь неверным оком
В лесу испуганной косули?
Что ж не спешите вы в вихрь событий
Упиться бурей грозно-странной?
И что ж в былое с тоской глядите,
Как в некий край обетованный?
Иль вам, фантастам, иль вам, эстетам,
Мечта была мила как данность?
И только в книгах да в лад с поэтом
Любили вы оригинальность?
Славно. Вот вы представьте себе российский 1919 год. Дома без отопления. Старики без упований и без лекарств. Вдовы и сироты без пенсии. Дети без молочной каши. Какие бы то ни были сбережения пропали у всех: деньги обесценились. Хочешь есть? Выкручивайся. Добывай еду… Людоедство в Поволжье. Гражданская война в стране. Миллионы людей, убитых вручную и наспех зарытых в могильные рвы. («Воплощено в дыму и в гуле».) Железный занавес, закрывший страну от внешнего мира. Прекращение внутри страны каково бы то ни было книгопечатанья, опричь партийного. («Упейся бурей грозно-странной».) И элегантный Валерий Яковлевич, продавшийся новой власти с потрохами и укоряющий прежних «друзей-братьев» по антиправительственной борьбе, которым результаты борьбы решительно не понравились и которых новая власть, соответственно, к кормушке не допустила, в смертном грехе, доселе человечеству неизвестном, – в отсутствии оригинальности.
Обвиняет их попутно в самом страшном грехе из числа смертных грехов, европейскому человечеству, воспитанному на сочинениях Данте, известных, – обвиняет в предательстве. Чему же его прежние «братья» изменили? кого эти Иуды предали?
Так ведь Уэллса предали с Джеком Лондоном, Гюстава Эмара предали с Томасом Майн Ридом. Самого Жюля Верна не пощадили, отступники… Вот такими уж они оказались злыми гадами – эти самые товарищи (бывшие, разумеется) – интеллигенты! Отвлеклись на частности, стали задавать провокационные вопросы (откуда, мол, взялись в сытой еще недавно и сонной России два-три миллиона беспризорных детей), начисто забыв о магистральном, о главном: о новых ламп лучах, о Жюле Верне и о громадном судне… Вашу мать, отступники! Вы куда смотрите, товарищи чекисты? К стенке их всех! К стенке!
Была пора: Валерий Яковлевич в недурном стихотворении «Грядущие гунны» (1904 год), предчувствуя приближение пролетарской революции, каковая революция национальной культуре враждебна по определению, обещал, что мы-то, русские символисты, «хранители тайны и веры, //Унесем зажженные светы //В катакомбы, в пустыни, в пещеры».
По гегелевской диалектике, уничтожение старой культуры не является обязательно злом (мы уже говорили об этом). Так, разрушенную античную культуру сменила со временем новая культура, христианская. И наш всесторонне образованный Валерий Яковлевич, зная о диалектике Гегеля больше, чем мы с вами, декларирует свою готовность встретить голой грудью штыки революционных боевиков, заранее прощая и благословляя своих убийц. Ибо эти зверообразные люди просто не ведают, что творят, а творят они – будущее. Расчищают строительную площадку для вечного света (хранителем которого является Брюсов сотоварищи), каковой свет выйдет со временем из катакомб и пещер и какое-нибудь восхитительное новое здание на расчищенной боевиками площадке выстроит.
…Вас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном, —
декларирует Брюсов.
Красиво… Но невозможно увлечься этими звучными декларациями всерьез, потому что мы точно знаем, что случилось с Валерием Яковлевичем после 1917 года. Гунны не уничтожили его, но приняли в свою партию. Сделали большим начальником в области пролетарской культуры. Позволили ему (в качестве «вишенки на торте») приватизировать в свою пользу библиотеки «товарищей интеллигентов». Кому ж, как не Брюсову, было этими сокровищами распоряжаться! Не «Петрухе» же с «Катькой» из революционной поэмы Блока. Они бы их на самокрутки извели да на подтирку жоп!
А прежние хозяева библиотек, – чем же Брюсов перед ними виноват? Им книги с недавнего времени стали не нужны. Мертвые книг не читают.
Гони природу в дверь, она войдет в окно… Отец Брюсова – тупой, как пробка, которой он торговал, – успешно защитил сына от добрых старых сказок, оградил его от Самого Иисуса Христа, – и умный сын, родившийся от дурака-отца игрой судьбы и случая, нашел пищу для сердца в новых сказках, бесчеловечную сущность которых он-то сознавал вполне.
Передовая молодежь в передовой Германии 30-х годов прошлого века весело распевала: «Мессия наш, Хорст Вессель, понадежнее Христа»; лет за сорок до этого времени передовой тоже русский поэт Валерий Яковлевич Брюсов обрел для себя пожизненную опору в творчестве второсортных западных беллетристов («Уэллс, Джек Лондон. Леру и сотни//Других…) – которые все были, в глазах Брюсова, «понадежнее», поинтереснее Христа. Эти лица, открывшиеся ему в младших классах гимназии, навсегда закрыли для него, с этой его злосчастной «душой школьника», дорогу назад – дорогу к себе, дорогу к России, чьим сказочным сыном он мог бы, по дарованиям своим, стать, дорогу к Богу для него закрыли напрочь, – эти картонные хари Брюсова погубили.
Наш разговор о Брюсове закончен. Но заявленная тема – тема второсортной беллетристики, сыгравшей в судьбе Брюсова роковую роль, – требует развития. Брюсов не только анти-Чехов, он еще и прото-Грин (имею в виду беллетриста Грина, автора «Алых парусов»).
Отвлечемся (боюсь, надолго) от магистральной темы сегодняшнего чтения, чтобы разобраться до конца с темой дурной беллетристики.
Вы помните, конечно, рассказ Чехова «Мальчики», в котором два гимназиста сбегают в Америку. Сбегают от недолжного российского существования («унтер Пришибеев», «спирт да квас», «лошадиная фамилия») в тот блистательный край, где бизоны и ирокезы («Монтигомо,
