Белый шаман - Николай Шундик

– Влияние Медведева – вещь, конечно, немаловажная. Однако я в состоянии кое-что осмыслить и вполне самостоятельно…

– Извините, я не хотел вас обидеть. Ну а где же здесь Ятчоль?

– Да вот слева от вас, в первом ряду. В пальто нарядился. И ремнём подпоясался так, будто на нём кухлянка.

Величко какое-то время оценивающе всматривался в Ятчоля.

– Лицо добродушное. И есть в нём какая-то… наивная готовность, словно школьник вот-вот руку для ответа поднимет. Жаль только, что подмочил он свою репутацию связями с американскими купцами. Если бы не это…

– В нём не только это.

– Что же ещё?

– Двоедушие. Приспособленчество. Нет принципов…

– Ну полно вам… какие могут быть у них принципы…

Надежда Сергеевна вскинула голову, напряжённо вглядываясь в лицо Величко.

– Извините, но вы сказали что-то не то. И по интонации, и по сути…

Величко лукаво погрозил пальцем.

– Ой, Надежда Сергеевна! Не слишком ли вы ко мне придираетесь? Но ничего, я не мстительный. Я вас прощаю. – Задержал улыбчивый взгляд на собеседнице, упиваясь своим шутливым великодушием. – Прошу вас, сядьте со мной рядом. И постарайтесь быть как можно точнее в переводе. Тут многое будет зависеть от того, что мне удастся им втолковать.

Величко и Медведева прошли за стол.

– Прошу председателя сельсовета, уважаемого товарища Акко, занять место в президиуме.

Надежда Сергеевна повторила слова Величко на чукотском языке. Старик Акко смущённо вскинул голову, медленно встал. Чугунов ободряюще слегка подтолкнул его ладонью в спину. Старик прокашлялся и громко воскликнул:

– Пойгин!

Величко вопросительно посмотрел на Медведеву.

– Это ещё что за выходка? Надежда Сергеевна пожала плечами.

– Видимо, председатель сельсовета высказывает своё мнение, кого хотел бы видеть во главе артели.

– Ну, знаете! Пригласите Акко сесть за стол. И пусть пока помолчит.

Акко осторожно прошёл к столу, уселся. Потом снял с пояса трубку, намереваясь закурить. Величко остановил его жестом.

– Карэм! Нельзя! Договоримся, что хоть в президиуме курить не будем.

Акко удивлённо посмотрел на русского очоча, снова подвесил трубку к поясному ремню.

– Нымэлькин! Хорошо! – воскликнул Величко, похлопывая Акко по плечу. – Очень нымэлькин. Или по-чукотски будет вернее коле нымэлькин. Вот, к сожалению, всё, что я умею говорить по-чукотски…

Это уже было сказано скорее для Медведевой.

– Пойгин! – негромко, однако вкладывая в голос всю силу своей непреклонности, опять произнёс Акко. И сразу же наперебой прозвучало несколько голосов: «Пойгин! Пойгин! Пойгин!»

– Это уже похоже на обструкцию, – сказал Величко и улыбнулся Медведевой. – Странно звучит это словечко в данной ситуации, не правда ли? Я, конечно, пошутил насчёт обструкции, просто невежество. Вы хотя бы научили их тут правильно вести себя на собрании. Уже сколько лет культбазе, но даже председатель сельсовета не знает элементарных вещей.

– Зато он, кажется, знает, чего хочет… Величко сделал долгую паузу, овладевая собой.

– Итак, постарайтесь, Надежда Сергеевна, перевести им дословно следующее. Товарищи, мы сегодня собрались по очень важному делу. Мы должны подумать, кого следует избрать председателем артели. Пусть это пока не будет выборами. Сначала как следует по-человечески посоветуемся…

– Вот это уже другое дело, – с облегчением промолвила Медведева и перевела на чукотский слова Величко.

Чукчи зашумели, закивали головами, и опять прозвучало несколько голосов в разных местах зала: «Пойгин! Пойгин!»

– Я пока не буду вникать, по какому поводу произносится имя Пойгин. Но скажу вполне категорически. Если кому-нибудь кажется, что председателем можно и нужно выбрать Пойгина, то тут налицо явное заблуждение. На этом посту должен быть человек кристальной честности, ничем не запятнанный, с ясным умом, преданный нашему общему делу… Однако, насколько мне известно, Пойгин даже сам себя называет шаманом… Поймите же, это нелепо – ставить шамана во главе артели. Это не лезет ни в какие ворота. Переводите, Надежда Сергеевна.

Медведева осторожно положила карандаш на раскрытую тетрадь, тихо сказала:

– Я не могу, Игорь Семёнович.

– Не можете? Почему?

– Во-первых, вы просили переводить дословно. Ну как я переведу, допустим, такую фразу: не лезет ни в какие ворота. Чукчи понятия не имеют, что такое ворота…

Величко заставил себя рассмеяться. – Ну уж тут вы могли бы найти смысловой перевод, что-нибудь доступное их пониманию…

– А во-вторых, – уже настойчивее сказала Медведева, – я не могу произносить слова, которые могут очень обидно прозвучать в адрес Пойгина. Как раз именно он и является человеком кристальной честности. Если вы позволите хотя бы чуть-чуть публично усомниться в этом – будет оскорблён не только Пойгин…

Величко не мог скрыть, что он на какое-то мгновение растерялся.

– Конечно, конечно же, Надежда Сергеевна, ничего оскорбительного здесь прозвучать не должно. Однако чёткость нашей позиции, точность политической линии – это они должны понять. Мы не имеем права поступать иначе…

– Я не знаю, чем вам помочь, – напряжённо улыбаясь, призналась Надежда Сергеевна. – Видите ли, я тоже за чёткость политической линии… Но это здесь невозможно объяснить словами, это нужно проводить точными действиями, с пониманием людских душ… Надо каждого из этих людей знать как самого себя, только тогда можно найти верный ход.

Величко нервически поморщился и, заметив на себе насмешливый взгляд Чугунова, рассердился.

– Верный ход, – иронически повторил он слова Медведевой. – Тот ход, который здесь мне подсказывается, с вашим прекрасным знанием людей мне кажется настолько неверным, что…

Величко не успел докончить фразу: со своего места вскочил Ятчоль и громко воскликнул:

– Пойгин очень шаман! Пойгин очень плёко!

Чукчи зашумели, догадываясь, что Ятчоль порочит Пойгина. Величко поднял руку, призывая к тишине, попросил Медведеву:

– Спросите у них, кто ещё думает так же, как Ятчоль?

Надежда Сергеевна встала, сказала по-чукотски:

– Ятчоль говорит, что Пойгин шаман, что Пойгин плохой человек. Кто ещё так думает, как Ятчоль? Встаньте и скажите.

Никто не встал и не проронил ни слова.

– Они поняли ваш вопрос? – теряя терпение, спросил Величко.

– Да, да, поняли.

– Пойгин шаман! – снова воскликнул Ятчоль.

– Да сядь ты! – вдруг взревел Чугунов. – Или ты, спекулянтская твоя душонка, может, сам метишь в председатели артели?

– Это ещё что такое?! – очень тихо, однако негодующе спросил Величко. – Вы как себя ведёте?

Досадливо крякнув, Степан Степанович сел на скамейку, безнадёжно махнул рукой. Долго длилось неловкое молчание.

– Верно ли, что Ятчоль баловал спекуляцией? – наклоняясь к Медведевой, спросил Величко.

– Степан Степанович знает, о чём говорит.

– Так ли уж знает? Мне всё больше кажется, что на Ятчоля вы смотрите однобоко и предвзято. Ну, возможно, были у него грешки, однако люди не ангелы. Надо реально смотреть на вещи и опираться на то, что есть…

Надежда Сергеевна почти испуганно посмотрела на Величко.

– Неужели вы полагаете, что председателем артели может быть этот человек?

– Почему бы и нет. Во-первых, хоть немного, однако смыслит по-русски, говорят, имеет кое-какое представление о грамоте… Ну хоть расписаться может. И потом я вижу, чувствую, что он готов в лепёшку разбиться, только бы… – Величко запнулся, подыскивая слово.

– Угодить, – горько улыбаясь, подсказала Медведева.

– Ну хотя бы и так. Фактор в этих дьявольских условиях немаловажный. Послушание перейдёт в осознанную необходимость порядка, дисциплины.

Чукчи переговаривались всё громче, и Надежда Сергеевна различала в гомоне голосов злые шутки в адрес Ятчоля. А тот сидел спиной к насмешникам красный, потный, поглядывая на очоча преданными глазами, словно улавливал ход его мыслей.

– Вы знаете, что по этому поводу говорит Артём Петрович? – спросила Медведева, чутко прислушиваясь к говору чукчей в зале. – Он говорит… нам не нужны марионетки, нам нужны равные среди равных…

– Я понимаю, почему вам так приятно цитировать мужа.

– Не тратьте ваши усилия, чтобы так едко выразить иронию, нам не до этого. Вот вы говорили о чёткой политической линии. Ятчоль, очутись он председателем артели, великолепно проявил бы лично вам… и любому другому из нас, кто это принял бы… свою угодливость. При верхоглядстве это можно было бы принять и за дисциплину, и за понимание главной линии. Ну а уж дела артели он так испохабил бы, что вы себе и представить не можете. Хамством своим испохабил бы, корыстью. А ещё тем, что не любят его люди, не ценят как охотника, как человека, не могут забыть, как он грабил их когда-то…

– Вот это… это, если будет доказано… меня больше всего беспокоит, – вяло ответил Величко, чувствуя, как у него начал пропадать бойцовский азарт. – Чёрт его знает, куда и вести эту беседу дальше. Чукчи, наверное, уже посмеиваются над нами. Понимаете, я даже боюсь спрашивать их мнение. А вдруг закричат все вместе – Пойгин…